Книга Опер печального образа - Дмитрий Вересов

Наконец Аня отыскала в расписании нужную строчку. Ей повезло, сегодня Глеб Андреевич Ермилов читал журналистам лекцию по фольклору. Причем, уже дочитал… Аня бросилась вверх по лестнице, по пути заглядывая в лица встречных мужчин, чтобы не пропустить Ермилова, чье лицо она помнила смутно. Слишком легко он поставил всем зачеты, не оставив в студенческой памяти особых воспоминаний.

Но, увидев в аудитории человека средних лет, запихивающего в портфель тетрадку с Жар-птицей на обложке и блокнотик, оформленный в стиле Палеха, Аня его сразу же узнала. Глеб Андреевич Ермилов обладал «овощным» лицом, то есть, нос у него был картошкой, румянец щек — свекольным, пшеничные усы можно было принять за высохшую к осени ботву. Глаза в обрамлении дорогой оправы очков были добрыми и лукавыми.

— Здравствуйте, Глеб Андреевич, — сказала Аня, подходя к преподавательскому столику. — Вы меня, наверное, не помните?

— Почему же? У меня отличная память на красивые девичьи лица, — улыбнулся Ермилов. — На лекциях пару семестров назад вы сидели, кажется, вон на том месте и ничего не записывали. Но взгляд у вас был присутствующий, умненький. Что вас привело ко мне спустя столько времени? Я обычно после лекции спрашиваю: «У кого есть ко мне вопросы?» И, как обычно, вопросов ни у кого нет. Это понятно. Наши журналисты не отличаются умением задавать вопросы. Неужели у вас…

— Анна Лонгина. Теперь уже Анна Корнилова…

— Неужели у вас, Анна Корнилова, появился вопрос по прошествии многих месяцев? Кажется, для репортера несколько запоздалая реакция?

— Жизнь задает вопросы, Глеб Андреевич, — ответила Аня. — А у меня нет на них ответов.

— Какая-то русская народная загадка? Черненькая собачка, свернувшись, лежит, не лает, не кусает, а в дом не пускает…

— Замок, — догадалась Аня.

— Пять баллов, — обрадовался Ермилов.

— Тут все серьезнее, Глеб Андреевич. Вы не читаете еженедельник «Арлекин»?

— Нет, не читаю, — признался доцент. — А что, надо читать? Вы мне рекомендуете?

— Ни за что не читайте… Я хотела бы с вами поговорить о вовкулаках.

— О ком? — удивился Ермилов. — Судя по названию, которое вы употребляете в западно-славянской народной традиции, речь идет об оборотнях. Откуда такой интерес? Готовите сенсационный материал?

— К сожалению, нет. Я вам в двух словах скажу, в чем дело, Глеб Андреевич. Признаюсь, сначала хотела вам про сбор материала для публикации придумать. Но для такой ерунды хватило бы Интернет-сайтов. Тут дело серьезное… У меня муж — следователь…

— Простите, Аня, — глаза у Ермилова вдруг заблестели. — Вспомнил старинный русский глагол «слебовать», то есть «проесть, пролакомить». Слебовать отцовское наследство, то есть со вкусом его промотать… Извините меня, пожалуйста. Продолжайте…

— В городе убито уже две, вернее, три женщины… Неважно. Главное, что убиты они одинаковым способом: кто-то сзади перегрыз им шеи… Второе убийство произошло почти на моей свадьбе. Был сильный дождь, небо было затянуто тучами…

— Так-так, — Глеб Андреевич заметно заволновался. — Все правильно. Волк-туча, пожиратель небесных светил, в народных русских сказках носит название волка-самоглота… Это у Чуковского солнце глотает крокодил. Крокодил — это смешно и не так страшно… Волк-туча хранит в себе живую воду дождя. Помните, как он спасает Ивана-царевича, разрубленного на куски его братьями? А в Калужской губернии было такое поверье. Чтобы пчелы собирали больше меда, на пчельник клали волчью губу. Чистая мифология в быту! Тучи называли волками, а дожди — медом…

Доцента Ермилова словно подхватил ветер, закружил, замотал.

— Глеб Андреевич, а вы помните Людмилу Синявину? — чтобы вывести его из фольклорного транса, спросила Аня. — Светлая, курчавая, с остреньким длинным носом? Тоже из моего курса, заочница выпуска этого года?

— Нет, кажется, нет. У меня хорошая память только на красивые лица.

— Она была на моей свадьбе свидетельницей. Ее нашли убитой в ста метрах от ресторана, где проходила свадьба. И кто-то прогрыз ей шею…

— Вот оно как, — Ермилов задумался. — У белорусов до сих пор сохранилось предание… До сих пор! Это когда я еще участвовал в этнографических экспедициях… Так вот. Празд-новалась когда-то в старину свадьба. В самый разгар веселья, так сказать, средь шумного бала, жених и все прочие мужчины превратились в волков, женщины — в сорок…

— А невеста? — спросила Аня с интересом.

— Невеста — в кукушку. С той поры носится горемычная птица за своим суженым и роняет слезы. Травка такая вырастает в этих местах, называется «кукушечьи слезы»…

— Вот-вот. Я теперь и ношусь с этой бедой, — сказала Аня, — как та самая кукушка. Гадаю, кому сколько жить осталось. Ольге Владимировне даже одного раза не прокуковала…

— Вы мне, Аня, вот что скажите, — прервал ее грустную речь Ермилов. — Почему вы употребляете название «вовкулак»?

— На месте гибели Люды Синявиной я встретила странного старика, бомжа. Он сказал, что видел этого самого вовкулака. Это он его так назвал…

— Удивительно! — воскликнул Ермилов. — Можно не ездить по заброшенным селам, не пытать древних, выживших из ума стариков, которые уже, кроме «Сталин — отец народов», ничего вспомнить не могут. Фольклор сам пришел в Петербург! Удивительные вещи вы рассказываете, Аня. Этот бомж описал вовкулака?

— В том-то и дело, что подробно описал. Оборотень пробежал рядом с ним. На двух ногах, серая шкура, волчья морда, хвост. Лапы сложил на груди, как задумчивый поэт, не знаю, Байрон, может быть. Но при этом очень быстро бежал куда-то…

— На Руси всегда верили, что колдун, зная лишь имя человека, может сделать его оборотнем. На Украине и в Белоруссии таких невольных, подчеркиваю, невольных оборотней называли вовкулаками, потому что чаще их представляли в виде волков. Говорят, что это скорее страждущие, чем злые существа. Живут они в берлогах, рыскают по лесам, воют по-волчьи, но сохраняют человеческий разум и никогда не нападают на людей и деревенские стада. Одного красивого юношу полюбила ведьма, а он ее отверг. Раз поехал он за дровами. Взялся за топор и только размахнулся у дерева, как руки его превратились в волчьи лапы. Топор упал на землю, а скоро и весь он покрылся волчьей шерстью. Бросился он к своим волам, дело-то было в Малороссии, те от него бежать. Он хотел им крикнуть, но вместо человеческого голоса раздался звериный вой. Он потом бродил вокруг родного села и смотрел так жалостливо… Но время сейчас злое, жестокое, может, вовкулаки теперь другие?

— А в Японии, например, оборотни добрые, — Аня по старой студенческой привычке решила показать эрудицию перед преподавателем. — Не волк, а енотовидная собака. Зовут его Тануки.

— Понятно, что в Японии все добрее, — ответил Ермилов. — Они давно уже не азиаты, а гораздо больше европейцы, чем мы… Так вы хотите услышать от меня какие-нибудь советы, рекомендации?