Книга Ребенок, который был вещью. Изувеченное детство - Дэйв Пельцер

Он моментально закрыл рукой тетрадь. Судя по выражению его лица, мое поведение доктору явно не нравилось. Я снова вжался в спинку стула, а он впился в меня глазами.

— Наверное, мне стоит обозначить некоторые правила. Здесь я задаю вопросы. Я психиатр, а ты, — он указал на меня карандашом, — пациент. Надеюсь, теперь мы друг друга поняли.

Он кивнул, словно говоря, что я должен с ним согласиться, а когда я кивнул в ответ, улыбнулся.

— А сейчас, — продолжил он уже более приветливым тоном, — расскажи мне о своей матери.

В голове прояснилось, но от слов доктора мне почему-то стало обидно. Согласен, я не слишком сообразительный мальчик, но это не значит, что со мной можно обращаться, как с дурачком. Психиатр тем временем пристально изучал выражение моего лица и продолжал делать пометки.

— Ну, — неуверенно начал я, с трудом подбирая слова, — моя мама, она… На самом деле, я не думаю, что она…

Доктор махнул рукой, призывая меня замолчать.

— Нет! Здесь я анализирую и делаю выводы, а ты всего лишь отвечаешь на вопросы. А теперь скажи, почему твоя мать с тобой плохо обращалась.

Я резко выдохнул и уперся глазами в стену за письменным столом. Попытался представить, что находится за окном, скрытым за занавесками. Оттуда доносился шум проезжающих мимо машин. Я представил, как Руди сидит в своем «крайслере» и слушает по радио старые песни…

— Молодой человек? Дэниэл! Ты со мной? — громко спросил доктор.

От его голоса я только глубже вжался в спинку стула. Мне было стыдно, что я отвлекся, будто маленький ребенок.

— Я спросил, почему твоя мать плохо с тобой обращалась.

Неожиданно для себя я огрызнулся:

— Откуда мне знать? Вы же психиатр — вот вы мне и расскажите! Я не понимаю, зачем вы задаете мне… такие вопросы… а каждый раз, когда я пытаюсь ответить на них, вы меня обрываете. Почему я должен рассказывать вам о себе, если вы даже имя мое запомнить не можете?

Я замолчал, чтобы перевести дыхание, и в этот момент услышал непонятное дребезжание. Доктор нажал на кнопку, поднес к уху телефонную трубку, молча выслушал собеседника, кивнул, затем вернул трубку на место. Помахал рукой, призывая меня успокоиться, после чего вернулся к своей тетради:

— Сможешь повторить это в следующий раз? На сегодня наше время истекло, так что… посмотрим… я запишу тебя на следующую неделю. Что ты об этом думаешь? Мне кажется, мы неплохо начали, Дэниэл. Согласен? Увидимся на следующей неделе. До свидания, — сказал он и склонился над столом, очевидно занятый более важными делами.

Я смотрел на него, не понимая, что происходит. Как я должен был на это реагировать? «Неужели сеансы у психиатра всегда так проходят?» — задумался я. Нет, такого просто не может быть. Я чувствовал: что-то не пошло не так, и, скорее всего, проблема во мне. Посидев неподвижно несколько секунд, я молча слез со стула и пошел к двери. Когда я открыл ее, доктор едва слышно пожелал мне хорошего дня. Я обернулся и улыбнулся ему.

— Спасибо, сэр! — сказал я настолько бодро, насколько мог.

— Как все прошло? — сразу спросила меня миссис Катанзе по пути к машине.

— Не знаю… — Я пожал плечами. — Кажется, у меня ничего не получилось. Наверное, он теперь думает, что я тупой. А еще он записал меня на следующую неделю.

— В таком случае, ты, вполне возможно, произвел на него хорошее впечатление. Расслабься, ты слишком много об этом думаешь. Поехали домой. — Миссис Катанзе потрепала меня по плечу и открыла дверь машины.

Я забрался на заднее сиденье. Мы тронулись, за окном замелькали дорожные знаки. Я чувствовал себя еще более расстроенным, чем перед сеансом. Мне хотелось рассказать об этом Лилиан, но я знал, что если попытаюсь озвучить свои мысли, то получится коряво и я только опозорюсь перед ней и Руди.

Лилиан, судя по всему, поняла, что со мной что-то не так.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, отвлекая меня от окна.

— Сбитым с толку, — твердо ответил я и скрестил руки на груди.

— Что ж… — Лилиан явно подбирала слова, пытаясь меня хоть как-то подбодрить, — такие вещи требуют времени. Сразу ничего не получится.

Но следующая встреча с психиатром была еще хуже.

— Для начала я хочу тебя вот о чем спросить… Дэниэл, что ты чувствовал, когда мать над тобой издевалась? Как я понял, однажды она…

Доктор принялся копаться в документах, взятых, очевидно, из моего дела, и бормотать что-то себе под нос. Наконец он закрыл папку.

— Вот, — сказал он сам себе. — Тебе было восемь лет, когда твоя мать… — Он нацепил на нос очки и принялся читать вслух: — Держала твою руку… правую руку… — он снова кивнул, но на этот раз явно обращаясь ко мне, — над газовой плитой. Все правильно?

У меня в животе словно бомба взорвалась. Руки судорожно задергались, а тело превратилось в непослушное желе. Я машинально наблюдал за тем, как доктор спокойно кладет на стол документ, в котором записаны самые ужасные моменты моей жизни. «Он держит в руках — этот великий доктор держит в руках! — листок, нет, не листок, всю мою жизнь и даже не знает, как меня зовут! Господи, как так может быть? Это же бред!» — кричал я про себя.

— Дэниэл, как ты думаешь, почему твоя мать хотела сжечь тебя в тот день? Ты ведь помнишь о том, что случилось… Дэниэл? — Он на секунду замолчал.

Я ущипнул себя за правое плечо, чтобы не сорваться в мучительные воспоминания.

— Расскажи, — не унимался психиатр, — какие чувства ты испытывал по отношению к матери в тот момент, Дэниэл.

— Дэвид, — едва слышно ответил я, сдерживая себя из последних сил. Доктор не отреагировал. — Меня зовут Дэвид! — закричал я тогда. — И я думаю, что моя мама больна! Точно так же, как и вы!

Врач даже глазом не моргнул.

— Ты ненавидишь свою мать, верно? Неудивительно. Не держи это в себе. Давай расскажи мне. Нам нужно с чего-то начинать, чтобы мы могли разобраться с твоими проблемами и в дальнейшем…

Я потерял нить его размышлений. В правой руке возник непонятный зуд. Я потянулся почесать ее и вдруг увидел, что она горит! Я подскочил на стуле и принялся хлопать по руке, чтобы сбить пламя. Одновременно я дул на огонь, но ничего не помогало. «Господи, нет! — молча кричал я. — Такого просто не может быть! Помогите мне, кто-нибудь! Пожалуйста!» Я умоляюще смотрел на психиатра, но не мог выдавить из себя ни звука. Наконец мне удалось разлепить губы, но горло свело судорогой, и я издал только непонятный хрип. Слезы текли ручьем по щекам, а рука все горела, охваченная оранжево-синим пламенем…

— Да! Так держать! — закричал доктор. — Ты молодец! Не держи это в себе, Дэниэл. Все в порядке. А теперь расскажи, что ты сейчас чувствуешь. Ты расстроен? Или тебе хочется кого-нибудь ударить? Ты хочешь выплеснуть свою агрессию?

Я посмотрел на руку. Огонь исчез. Сколько ни пытался, я не мог унять дрожь. Я прижал руку к груди и тихо подул на нее, чтобы хоть как-то успокоиться. Вытер слезы, медленно слез со стула и, не оглядываясь на психиатра, пошел к двери.