Книга Сын Зевса - Любовь Воронкова

Александр явился перед войском в царской диадеме. Глаза его сверкали. Он обратился к воинам на родном македонском наречии, и это сразу открыло для него их сердца.

Александр говорил о своих законных правах на царский престол, о том, что он всегда будет чтить законы и обычаи, установленные его отцом, царем Филиппом.

– Ничего не изменилось, – говорил он, – изменилось только имя царя. Но могущество Македонии, порядок, установленный царем Филиппом в стране, остались те же. По-прежнему военная служба для македонян обязательна. Только добавлю от себя – те, кто служит в войске, будут освобождены от всех других повинностей, и в том числе от земельной подати. А надежды на новые завоевания остались с нами по-прежнему!

Войско слушало затаив дыхание, боясь проронить слово. И когда голос Александра умолк, воины ответили радостным криком приветствий и благодарности. Теперь они знали, что у них есть и царь и полководец, с которым они осуществят все, что задумал Филипп, и за которого они постоят, как стояли за Филиппа.

Александр крепкой рукой ухватился за царскую власть. Войско, несколько обленившееся за последнее время, с разболтавшейся дисциплиной, скоро почувствовало эту руку.

Все пришло в движение. Каждый день – тренировка, переходы в полном вооружении, опять тренировка, опять переходы. Александр, сам не знающий усталости, добивался от подчиненных мгновенного выполнения команды. Никаких поблажек, никаких уступок. Воины и некоторые полководцы ворчали: к чему это? Вот пойдем в поход, тогда и натренируемся. Они уже забыли, как царь Филипп, отменив обозы, гонял их в полном вооружении с провиантом за спиной и в зимний холод, и в летнюю жару. Но постепенно втянулись и сами почувствовали, как эта ежедневная воинская работа взбодрила войско. Они уже получали удовольствие, почти наслаждение, когда, стоя в рядах фаланги, чувствовали себя слитыми с ней, словно единый организм. Плечо товарища, его щит рядом с твоим щитом, его сарисса рядом с твоей сариссой. И у каждого та же цель, что у тебя.

Сердце наполнялось боевой отвагой, всякая мысль о страхе перед врагом исчезала. Ни одного неверного шага, ни одного промедления – и тогда армия непобедима.

Александр командовал сам. Сам водил на тренировку. Пехотинцы и конники слышали его голос, не менее решительный и громкий, чем голос покойного царя. И с изумлением каждый день убеждались, что их молодой полководец знает военную науку, что он умеет командовать, что, сохраняя для них все привилегии, он потребует от них полного повиновения и полной отдачи сил. Но поняли и то, что сам он, их молодой царь, пойдет первым с ними на любую опасность, не побоится никаких бед и трудов и что за таким царем они могут смело пойти в самые тяжелые и далекие походы.

Молодой царь торопился. Сейчас все его заботы были о том, чтобы подготовить себе надежное войско. Армия – его сила. Армия – его надежда. Его будущее, его власть, его мечты, его слава – все в руках армии. Армия же и его защита.

А защита Александру была сейчас очень нужна. Враги грозят ему со всех сторон, отовсюду идут тревожные вести. На севере фракийские племена, с которыми много пришлось сражаться Филиппу, прежде чем он покорил их, отказываются признавать власть Македонии. В Фессалии брожение, фессалийская конница не хочет подчиняться македонянам. Пеония заявляет о своей независимости. Варвары уже разбойничают на македонских границах… Эллада, еще разрозненная внутренними распрями, зашумела в единодушной надежде вернуть свою свободу. Афины готовятся к войне, вооружаются, вооружают флот, который все еще самый сильный в Элладе. Пелопоннес не хочет подчиняться решению совета амфиктионов, которое провел Филипп, и признать македонского царя гегемоном – вождем объединенных войск для войны с персами. Филипп умер – отпадает и решение амфиктионов.

Фиванцы постановили изгнать из своей крепости Кадмеи македонский гарнизон. Они были согласны признать Филиппа вождем объединенных войск. Но Александра признавать вождем они не хотят.

Амбракийцы[38]македонский гарнизон уже изгнали. Этоляне,[39]заверявшие Филиппа в своей дружбе, взялись за оружие. Аргос, элейцы,[40]аркадяне больше не считаются ни с военной силой Македонии, ни с договорами о союзе с ней. А Спарта никогда ни с кем не считалась и никому не подчинялась… Союз, организованный Филиппом, распадался.

В Афинах первым о смерти Филиппа узнал Демосфен.

Демосфен неделю назад похоронил свою единственную дочь. С омраченным лицом, осунувшийся, он в последнее время редко показывался на улицах. И лишь в том случае, когда государственные дела требовали неотложного присутствия Демосфена, его сутулая фигура появлялась в совете.

На седьмой день траура, вечером, в его дом постучался тайный гонец Харидема, военачальника наемных войск. Харидем стоял у границ Фракии, и вести о событиях в Македонии дошли до него очень скоро. Харидем, своевольный, разнузданный человек, ненавидел македонского царя – он не забывал, что Филипп когда-то отнял царство у его зятя, фракийского царя Керсоблепта.

Демосфен удивился, услышав, что гонца прислал Харидем. Что нового может сообщить ему этот человек?

Гонец сразил его оглушающей вестью:

– Филипп убит!

Демосфен выпрямился. Он боялся поверить своим ушам.

– Повтори!

– Филипп убит. В Эгах.

– Расскажи подробно, – еле вымолвил Демосфен, чуть не задохнувшись от радости.

Он усадил гонца Харидема, сам сел напротив и внимательно, жадно выслушал рассказ о том, как убили ненавистного ему македонского царя.

На другой день афиняне с удивлением смотрели на Демосфена. Он шел по улицам в торжественной белой одежде, с венком на голове – так одеваются лишь в дни больших народных празднеств.

Демосфен шел в совет.

Афинские правители, заседавшие в совете, не сразу поняли, о чем говорит Демосфен и что означает его праздничная одежда.

Демосфен начал с того, что поздравил афинян и всех эллинов с радостной вестью. Потом в таинственных, похожих на пророчество, выражениях сообщил о смерти своего исконного врага, которого он считал таким же исконным врагом всей Эллады. И когда афиняне наконец поняли, о ком говорит Демосфен, когда им стало ясно, что Филиппа, наложившего на Элладу свою тяжелую руку, уже нет в живых, в совете началось ликование.

Демосфен предложил отпраздновать это событие принесением жертвы богам. Кроме того, он предложил почтить память Павсания, убившего македонского царя. Оба предложения были приняты. Собрание одобрительными возгласами поддержало Демосфена. Смерти Филиппа так радовались, что вынесли необыкновенную псефисму: наградить Павсания высшей наградой государства – золотым венком.