Книга Золотые века - Альберт Санчес Пиньоль

Три дня спустя черная птица стала кружиться над соломенной шляпой. Когда ворон убедился в том, что людей поблизости нет, он устроился на одной из раскинутых в стороны деревянных рук.

— Карр! — сказала птица.

Пугало обрадовалось представившемуся случаю и произнесло своими оранжевыми тыквенными губами:

— Что это ты делаешь? Разве ты меня не боишься?

— Кто? Я? — удивился гость. — Мы, вороны, так умны, что умеем даже считать до семи. Вот, например, замечаю я, как семь охотников заходят в сторожку, прячусь в листве на ветке какого-нибудь дерева с густой кроной, выбрав место, которое они видят против солнца, и выжидаю. Когда охотники начинают выходить из сторожки, я их пересчитываю одного за другим. Если вышло только шестеро, я понимаю, что это — засада, и не двигаюсь с места, потому что седьмой наверняка спрятался за окном с ружьем наготове. — Тут он смиренно добавил: — Вся трудность в том, что в сторожку могут зайти восемь охотников а выйти семь. Вот тогда плохо мое дело!

Тут ворон встряхнул крыльями.

— Но ты-то просто-напросто одинокое пугало. Чего мне тебя бояться? Ты похоже на человека не больше, чем египетская мумия.

У пугала не было заранее обдуманного плана, но тут его вдруг осенило, и оно попросило ворона:

— Пожалуйста, выслушай меня! Лети к другим птицам и объясни им, что я ничего против них не имею. Совсем наоборот! Меня восхищают их грациозные пируэты в небе, я любуюсь их свободой.

— Карр! — каркнул ворон.

— Они ни разу не осмелились спуститься в мои владения, ни разу не спросили меня, согласен ли я выполнять ту задачу, для решения которой чужие руки создали меня. — Чучело всхлипнуло и пожаловалось: — О, я так бесконечно одинок! Если жизнь такова, лучше уж мне, несчастному, сразу умереть!

— Да, да, конечно, ты очень несчастно! — передразнил его жестокий ворон. — Живешь ты один, никто тебя не любит. Но обрати внимание: до сих пор ты говорил только о своем горе. Любопытный факт, не правда ли? Карр! Я вас, пугал, знаю как облупленных. Все вы одним миром мазаны.

Чучело не понимало раздражения ворона.

— Ты когда-нибудь задумывался о том ужасе, который внушаешь другим птицам, не таким умным, как я? Об ужасе, овладевающем ими, когда им удается разглядеть внизу, под собой, неподвижного охотника? О голоде, что их мучает, о бесконечных странствиях в поиске поля, где бы никто не охранял колосья?

Ворон сделал несколько скачков по руке пугала по направлению к голове-тыкве, приблизил свой длинный клюв к тому месту, где у бедняги должно было бы находиться ухо, если бы его создатель потрудился вырезать эту деталь, и прошептал: — Шиш тебе с маслом, мерзавец!

■

Однако ворон никак не мог выбросить из головы слова пугала. Если разобраться, его желание стать другом птиц было из ряда вон выходящим явлением. На следующий день ворон прилетел и устроился на кончике правой руки чучела.

— Почему ты решил морочить мне голову?

— Вчера ты был прав, — сказало пугало.

— Карр!

— Я сам себя ненавижу.

Ночью порыв ветра наклонил тыкву, и теперь глаза-дырки смотрели в землю. Пугало казалось даже грустнее, чем накануне.

— Наши несчастья никогда не должны заставлять нас забывать о бедах других.

— Я прилетел, — сказал ворон, — чтобы еще немного тебя помучить. И сделаю это самым законным из всех способов причинить боль другому: я расскажу тебе правду.

Ворон ожидал, что чучело заплачет или попытается возражать, но поскольку оно не делало ни того ни другого, птица открыла ему истину:

— Ты в плену парадоксальной ситуации. Тебе хочется, чтобы птицы слетелись на твое поле, и единственная в мире птица, которая тебя не боится и могла бы рассказать остальным, что ты им не страшен, — это я. Больше тебе надеяться не на кого, а я ни за что на свете не выполню твоей просьбы. — Тут ворон позволил себе сделать небольшую паузу, чтобы помучить собеседника, и сказал: — Все предельно просто: если они перестанут тебя бояться, то слетятся всей гурьбой на это поле, и мне придется разделить трапезу со стаями других пернатых.

— Я хорошо усвоил вчерашний урок, — сказало пугало и добавило со вздохом: — Мне понятны причины твоего отказа, и я не буду настаивать.

— Ты просто хочешь меня умаслить, а на самом деле рассчитываешь добиться своего.

— Нет.

— Ты морочишь мне голову! — сказал ворон и улетел, яростно взмахивая крыльями.

■

На следующий день поле овса стало полем тумана. Он был таким густым и таким белым, что даже орлам с их зорким взором было бы не под силу что-либо разглядеть. Однако ворон обладал такой развитой математической памятью, что мог пересчитать до семи полей. Ему не стоило большого труда разыскать овсяное поле. Вещая птица приземлилась в трех метрах от пугала, но даже на таком коротком расстоянии ворон с трудом различил бело-красную клетку фланелевой рубахи. Он полетал направо и налево над полем, смущенный этим атмосферным явлением и ожиданием новых выходок со стороны странного собеседника, и сказал:

— Я знаю, что ты меня обманываешь. Об этом нетрудно догадаться. Слышишь?

— Я тебя слушаю, — произнесло чучело, скрытое волнами тумана.

— Если мне удастся убедить остальных птиц в том, что ты действительно хочешь быть их другом, как тогда поступят люди? От тебя же им не будет тогда никакой пользы. Твой шест вырвут из земли, а в ночь на Сант Жоан[45]водрузят на самую вершину горы из всяких ненужных деревяшек, и ты станешь украшением костра.

— Именно этого я и хочу! — воскликнуло пугало. — Как ты не понимаешь? Моя теперешняя жизнь мне только в тягость.

Ворону эти слова казались не вполне понятными. Пугало взмолилось:

— Скажи, если бы тебе пришлось выбирать между жизнью в одиночестве и одним днем в окружении друзей, что бы ты выбрал?

■

К этому моменту ворон уже не знал, столкнулся он с чудовищем или на его глазах происходило чудо. Поскольку эти птицы чрезвычайно любопытны, он не смог избежать искушения вернуться на поле.

Под порывами ветра чучело задрало вверх свою тыквенную голову и теперь устремляло взгляд в небо. Увидев ворона, пугало заговорило:

— Я хочу умереть. Помоги мне оставить о себе добрую память.

— И не подумаю.

— Неужели это так трудно?

— Я не собираюсь жертвовать своим исключительным положением ради тебя. В этом мире никто так не поступает.

Ночью прошел дождь, и рубаха пугала еще не просохла. Ворон устроился на его шляпе и сказал: