Книга Последний тамплиер - Реймонд Хаури
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты называешь это чудом. А я — случайностью.
— Легко верить, когда чудо очевидно. Настоящее испытание веры — когда знака нет.
Она никак не могла опомниться: эта его черта оказалась для нее неожиданностью. Тесс не понимала, как к этому относиться, хотя в целом была предрасположена не слишком восторгаться подобным образом мыслей.
— Ты серьезно?
— Абсолютно.
Она рассматривала его, усваивая новость.
— Ладно, тогда скажи мне, как вера — я говорю о настоящих верующих, таких как ты, — как она совмещается с жизнью сыщика?
— Что ты имеешь в виду?
Тесс заподозрила, что он уже понял, что она имеет в виду, что он уже слышал этот вопрос.
— Сыщик не должен верить никому и ничему. Он ничего не принимает на веру. Ты имеешь дело с фактами, с доказательствами. «При отсутствии оснований для сомнения» и все такое.
— Да.
Он был совершенно спокоен.
— И как это уживается с твоей верой?
— Я верю в Бога, а не в человека.
— Что, так просто?
— Именно так просто.
Его спокойствие было несокрушимо. Тесс покачала головой, на ее губах возникла легкая, чуть виноватая улыбка.
— Знаешь, я всегда считала, что хорошо разбираюсь в людях, но с тобой начисто ошиблась. Никак не думала, что ты можешь оказаться… в общем, верующим. Тебя так воспитали?
— Нет, родители мои были не слишком религиозны. Это случилось позже.
Она ждала продолжения, но он молчал, и Тесс вдруг ощутила неловкость.
— Послушай, прости, я, кажется, лезу в душу. Нельзя так засыпать человека вопросами.
— Нет, дело не в этом. Просто… Мой отец умер, когда я был почти ребенком, и мне тогда тяжело пришлось, и не на кого было опереться, кроме нашего приходского священника. Он помог мне пройти через это, и с тех пор я вроде как застрял. Только и всего.
Что бы он ни говорил, Тесс чувствовала, что разговор тяжел для него и ему не хочется вдаваться в подробности. Это она понимала.
— Понятно.
— А у тебя как? Как я понял, тебя тоже не воспитывали в вере?
— Пожалуй, нет. Не знаю. Наверно, в доме все было пропитано наукой, археологией, и то, что я видела вокруг себя, мешало принять идею Бога. А потом я узнала, что Эйнштейн тоже ни во что такое не верил, ну я и решила, если этот самый умный человек на земле…
— Не тушуйся, — усмехнулся он, — у меня самого есть друзья-атеисты.
Она бросила на него быстрый взгляд, убедилась, что он смеется, и сказала:
— Приятно слышать!
Это было не совсем правдой. Она считала себя скорее агностиком, чем атеисткой.
— Большинство моих знакомых видят в этом признак душевной пустоты… если не морального банкротства.
Они вернулись в гостиную, где работал телевизор. Показывали серию «Смолвилля»: приключения супермена в ранней юности. Не глядя на экран, Рейли, чтобы перевести разговор на другую тему, сказал:
— Я хочу спросить тебя еще об одном. Насчет Венса.
— Конечно. Что именно?
— Знаешь, когда ты рассказывала о том, что с ним случилось, о кладбище, о том подвале… я никак не мог разобраться, как ты к нему относишься.
Она помрачнела.
— Когда я с ним познакомилась, давным-давно, он был очень славным парнем — нормальным, понимаешь? И то, что случилось с его женой и ребенком… Это ведь страшно.
Рейли с беспокойством взглянул на нее.
— Он тебе небезразличен.
Тесс вспомнила, как ощутила смутное сочувствие к этому человеку.
— В каком-то смысле… да.
— Несмотря на налет, обезглавленного охранника, стрельбу… угрозы Ким и твоей матери?
Тесс почувствовала себя словно раздетой. Он заставлял ее осознать тревожные, противоречивые чувства, в которых она сама толком не разобралась.
— Я понимаю, что могу показаться чокнутой, но, как ни странно, — видимо, отчасти это так. То, о чем он рассказал, что перевернуло все его мысли, заставляет его вести себя по-другому. Его надо лечить, а не охотиться за ним. Ему нужно помочь.
— Для этого его сначала нужно поймать. Слушай, Тесс, я просто хочу, чтобы ты помнила: что бы ни довело его до такого состояния, сейчас он опасен.
Тесс припомнилось спокойное лицо Венса, болтающего с ее матерью на этом диванчике. Что-то в ее восприятии, в ее отношении к нему переменилось.
— Очень странно, но… я не уверена, что это были не пустые угрозы.
— Поверь мне. Ты не все знаешь.
Она недоверчиво склонила голову, ожидая нового поворота:
— Чего я не знаю?
— Были еще погибшие. Он опасен, и точка. Понимаешь?
Его уверенный тон не оставлял места для сомнений, и она сбилась.
— Еще погибшие? Кто?
Он ответил не сразу. Не потому, что не хотел отвечать. Что-то его отвлекло. Взгляд стал рассеянным, словно он смотрел сквозь нее. Тесс вдруг поняла, что собеседник сейчас ее не видит, и обернулась, проследив его взгляд. Его загипнотизировал телевизор. На экране юный Кларк Кент собирался в очередной раз спасать мир. Тесс усмехнулась:
— Ты что, не видел этот эпизод?
Но он уже направлялся к двери.
— Мне пора.
— Пора? Куда пора?
— Просто надо идти.
Через секунду он скрылся за дверью, оставив ее любоваться мальчишкой, способным видеть сквозь каменную стену и одним прыжком перемахивать высотные здания.
Что совершенно ничего не объясняло.
«Понтиак» Рейли пробирался на юг по еще заполненной вечерним движением скоростной трассе Ван Вик. Над головой с ревом проносились на посадку огромные реактивные лайнеры. До аэропорта оставалось не больше мили.
Его напарник Апаро тер глаза, щурясь от врывавшегося в окно холодного весеннего ветра.
— Опять забыл название?
Рейли был занят: он отыскивал среди несущихся навстречу дорожных указателей единственный нужный. Наконец он увидел то, что искал, и кивнул в его сторону.
— Вот оно.
Напарник тоже увидел: зеленый плакат справа отмечал поворот к Седьмому грузовому аэровокзалу. Под крупной надписью, среди логотипов авиалиний виднелся тот, что заинтересовал Рейли.
«Грузоперевозки Алиталия».
Вскоре после теракта 11 сентября Конгресс принял «Акт об авиационной и транспортной безопасности». Согласно этому акту, ответственность за личный досмотр и досмотр багажа возлагалась на вновь созданное агентство — Администрацию транспортной безопасности. Все и всё, пересекающее границы США, подвергалось отныне более строгому досмотру. По всей стране установили аппараты компьютерной томографии, распознающие взрывчатые материалы внутри пассажиров и в багаже. Поначалу и пассажиры подвергались кратковременному рентгеновскому просвечиванию, но эту практику пришлось прекратить, так как она вызвала ропот — не столько из-за боязни облучения, сколько потому, что от сканеров не укрывалось ничего: они выставляли на обозрение все личные тайны.