Книга Любовь в отсутствие любви - Эндрю Норман Уилсон

— Ну и когда я узнала, что ты к ней заезжала, то испугалась, что она могла тебя чем-то обидеть, поэтому ты и замолчала.

— Прости, мне в последнее время как-то не пишется.

— На тебя это не похоже.

— Ричелдис, а ты-то как живешь?

— Как обычно… устаю немного. Маркус сегодня в пять утра поднял такой крик, а Саймон сказал: «Ну почему детей не укомплектовывают глушителями…». Неплохо, да?

— А кроме этого, все нормально? С вами обоими?

— Да, все хорошо. Правда, Мона, раз уж мы говорим, то как насчет Рождества? Саймон обрадовался, когда я предложила, чтобы ты приехала… Алло? Алло?

— Алло.

— Мне показалось, что нас разъединили.

— Прости, Ричелдис. Я не смогу приехать на Рождество.

— Мисс Каннингем, имейте совесть!

— Рич, ты, похоже, забыла, что звонишь по межгороду. Давай закругляться.

— Ничего страшного, уж как-нибудь Белинда не обеднеет!

В трубке раздался смешок.

— Она с тобой?

— Да. Позвать ее?

— Лучше поцелуй. Всего хорошего, Рич.

— Моника! Мона!

Связь оборвалась.

— Надеюсь, я ее переубедила, — сказала Ричелдис. — Но все же ничего не могу с этим поделать — чувствую, что она скрывает что-то от меня. Со старушкой Моникой всегда так. А вообще, чужая душа — потемки. А ты что думаешь, подружка?

Леди Мейсон натянуто улыбнулась и подлила гостье кофе.

Саймон тем временем ел свой стейк и ливерный пирог и приканчивал бутылку сухого красного вина в ресторане на Ломбард-стрит. Он обедал в одиночестве. Утро он провел с президентом компании. Несколько раз за тот час, что они говорили, Саймон задавал себе вопрос, не покинуть ли ему пост руководителя отдела. Не то чтобы он возражал против зарплаты в семьдесят девять тысяч фунтов за работу, которая занимала несколько часов в день, просто ему уже сорок восемь лет, и, даже если бы не роман с Моникой, он все равно когда-нибудь задался бы вопросом, хочет ли провести оставшуюся часть, ковыряясь в песке.

Изучая розовые страницы финансовой газеты, Саймон размышлял, может ли он позволить себе бросить работу? Что у него есть? Он рисовал столбики цифр. Со стороны можно было подумать, что он священнодействует.

Дом в Сэндиленде не в счет, он давно переписан на Ричелдис. Поэтому его собственным законным пристанищем считалась квартира в Сен-Питсбург-плейс — тем самым отпадала необходимость платить налог, если бы вдруг пришлось продавать дом. Итак, сколько стоит эта квартира? В семидесятом году они заплатили за нее тринадцать тысяч фунтов. Ее сегодняшняя цена — девяносто пять тысяч фунтов. Он брал тогда ссуду в сорок тысяч. Он член синдиката финансовых компаний «Ллойд», здесь у него крутится около двухсот тысяч фунтов. Неплохо. Еще столько же вложено в надежный портфель, включающий государственные бумаги и акции британских компаний. Управление он доверил брокерам. Еще пятьдесят тысяч фунтов разошлись по «мелочам». В прошлом году удалось кое-что выиграть на фьючерсах какао: деньги легли на счет в Джерси, пополнив накопления для детей, каждому из которых в свое время оставил определенную сумму престарелый отец Саймона. Это пишем в минус. Итого, если не считать тысяч двадцать, предназначенных на текущие расходы — машины, ремонт дома, деньги за обучение, — у него было, вероятно, около четырехсот пятидесяти тысяч фунтов.

Многие из тех, с кем ему доводилось обедать в Сити, сочли бы эту сумму смехотворной. Саймон никогда не обольщался на свой счет. Он, конечно, не Ротшильд. Но и ему есть чем гордиться. Во всяком случае, понятие «черный день» для Саймона имеет вовсе не тот смысл, который в него вкладывает большинство сограждан. Конечно, если продержаться еще лет пять-шесть, то можно было бы преумножить состояние раз в пять как минимум.

Отношения с Моникой еще ярче показали Саймону, что ему, в общем-то, повезло. Моника не гналась за его деньгами. Никто не знал, сколько ей оставил старина Эллисон, но то, что голодать Монике не придется, было очевидно. Деньги имеют чрезвычайную власть над теми, кто ими владеет, большую, чем могут предполагать люди безденежные. Все эти рассуждения Бартла о том, что «счастливы нищие…», приводили Саймона в бешенство. Легко так говорить, когда над тобой «не капает». Саймон до сих пор считал, что кусок семейного пирога в несчастные двадцать пять тысяч фунтов достался Бартлу незаслуженно. Он не сумел достойно распорядиться даже такой малостью. Деньги утекли сквозь пальцы как вода, не оставив даже воспоминаний. Ну, получил он деньги, и что? Как был оборванцем, так им и остался. У Бартла не было ничего, кроме нескольких жалких тряпок, которые и одеждой-то называть язык не поворачивается. Он жил на пособие и говорил, что чувствует себя свободным, явно не сознавая, что паразитирует на налогоплательщиках. А где бы он жил, если бы не Мадж? Саймон не верил в то, что Бартл «не от мира сего». Саймон не был рабом золотого тельца, но деньги дарили восхитительное чувство свободы, от которого не было причин отказываться. Разве плохо иметь возможность оплачивать жилье, образование детей, наряды жены и семейный отдых? И все-таки что-то его мучило. Познакомившись с Ричелдис, он решил, что Мадж «управляет» «Розен и Стармер» — в том смысле, что она владеет издательством и деньги у них есть. И был в шоке, когда узнал, что у Мадж нет ничего. Ничего…

Он порой ненавидел себя за то, что деньги имели для него такое огромное значение. Но его бесила необходимость то и дело подписывать чеки. Когда Ричелдис била машину или «брала рекордный вес» в «Вейтроуз»[65](то есть тратила больше ста долларов за раз), или заказывала дорогие путевки, платил всегда он. Не заработав за всю жизнь ни пенни, она, тем не менее, унаследовала от матери привычку к мотовству, коей почему-то невероятно гордилась. Саймона же от этого бросало в дрожь.

Роман с Моникой на многое открыл ему глаза. Этой женщине был нужен он, неважно, с деньгами или без. (Правда, Саймон никогда не задумывался, как развивались бы их отношения, если бы не старик Эллисон.) Она ничего не требовала, кроме любви. Стоимость своих былых рискованных приключений — «охоты», как он это называл, на секретарш — он обычно подсчитывал. Ему нередко казалось, что дешевле было бы иметь дело с «девушками по вызову», но чувство собственного достоинства не позволяло ему опуститься так низко. Даже в отношениях с женой ему не раз становилось не по себе оттого, что он за все платит. Но с Моникой все обстояло иначе. В ней он нашел родственную душу. Оба сходились во мнении, что деньги — единственная вещь в мире, которая гарантирует личную свободу; без которой невозможно жить нормально. А для Ричелдис деньги существовали просто для того, чтобы на что-то их менять. Стоило ей обнаружить на своем текущем счету хоть двести фунтов, как она бросалась в «Питер Джонс»,[66]чтобы все разом потратить на очередные пододеяльники, сковородки, полотенца или садовые скамеечки. Она без разбору хватала все, что попадалось под руку. Казалось, ей нравился сам процесс приобретательства. Многие годы Саймон с неприязнью замечал ее жадность и стремление во всем себе потакать. Она меняла обои и плафоны так, как другие женщины меняют белье. И это его деньгами она сорила, явно не утруждая себя вопросом, откуда они берутся. Деньги Саймона не давали ему власти, они просто обеспечивали ему спокойствие. Он не смог бы стать владельцем «Дейли Мейл» или «внести значительный вклад» в фонд Консервативной партии. Но он никогда и не ставил себе такой цели. Ему было достаточно того, что он имеет. Деньги просто защищали его от возможных неприятностей, придавали уверенность в завтрашнем дне.