Книга «Волос ангела» - Василий Веденеев

Сейчас будет Глотов переулок, мрачная громада Таганской тюрьмы — еще одного наследия самодержавия, потом надвинется из темноты старое, темно-красного кирпича здание пожарной части с высокой каланчой. Останется справа белеющий в темноте Новоспасский монастырь, около которого раньше на Яблочный Спас устраивали шумные ярмарки.

А Федору идти левее, в Крутицкие переулки, — там его дом, там, сидя у керосиновой лампы с шитьем в руках, ждет его мать. Мама, добрая, милая мама. Сколько же она ждала его, пока он ходил по свету; и сейчас она так часто остается одна, тревожится, когда его долго нет, смотрит в окна, выходит на крыльцо, вслушиваясь — не раздаются ли в ночной тишине знакомые легкие и быстрые шаги сына.

Ничего, теперь он рядом, кончилась война, одолели все — и белых, и тиф, и голод. И вычистят свою землю от еще прячущейся по углам нечисти. Кому-то надо заниматься и этим, чтобы потомкам было жить легче и лучше.

Но материнские глаза все чаще и чаще останавливаются на его лице с немым, невысказанным вопросом. Да, ему уже за тридцать, а ни семьи, ни детей — то носило по всей земле, то много лет подряд воевал и сейчас, пожалуй, все еще воюет. Не нашлась его судьба, его суженая-ряженая: никак не встретит того единственного человека, чтобы на всю жизнь. Может, и не придется встретить никогда? А вдруг уже однажды встретил и тут же потерял? Отчего так часто и ярко всплывают в его памяти заброшенное кладбище на окраине маленького белорусского городка, тонкая женская фигурка в темном, торопливо сказанные слова, когда пытались уйти от полицейских и жандармов.

Но ведь он даже не видел ее лица, не знает имени! Кто она, откуда? Тогда не было возможности спросить: его поймали, осудили на вечную каторгу. В тюрьме и на этапе он интересовался у товарищей: не взяли ли кого еще после его ареста? Нет, никого. Значит, ей удалось уйти.

Недавно Толя Черников наконец помог отыскать адрес Сибирцева. Надо написать, расспросить: не может он не помнить Федора Грекова; холодного, сырого и мрачного склепа; каши, которую носил в солдатском котелке. Ведь именно Сибирцев сказал ему в ту памятную ночь о связном, который выведет Федора на железную дорогу. Значит, он, Сибирцев, знает, кто должен был прийти за ним к склепу той ночью.

Он напишет Сибирцеву, обязательно. И дождется ответа.

Вот и его переулок, горбатенький, мощенный булыгой, через которую все равно пробивается неистребимая травка спорыш. В детстве они почему-то звали ее поросячьей — этой травкой буйно зарастали дворы, пустоши и даже протоптанные тропинки. Трава его детства. Старый кривой тополь во дворе, на который отец привешивал ему качели, неказистые дровяные сарайчики, общие радость и горе рядом живущих небогатых людей, зарабатывающих на хлеб своим трудом.

Федор поднялся по скрипучим деревянным ступенькам крыльца, легонько стукнул пальцами в стекло окна, из которого через неплотно прикрытые занавески пробивалась полоска света. Услышав за дверью шаги, сказал:

— Это я, мама…

* * *

В XV и начале XVI столетия ходили по всей Руси монеты удельных княжеств: разные по размерам, достоинству, содержанию в них благородных металлов. Владетельный князь, пусть даже и небольшого удельного княжества, считал долгом чести пустить в оборот собственную монету, а уж купеческие города, разбогатевшие на заморской торговле, тем более. В славном Великом Новгороде, чьи купцы вели торг и с Ганзейским союзом, и со Скандинавией, и чуть не до краев света добирались с товаром, чеканили сто монет из одного серебряного слитка. Слиток тот по весу был как двести московских. Имели хождение и «порченые» монеты, которым ловкие дельцы обрезали края, экономя серебро и блюдя свою выгоду. Ну разве не обидно было все это великому московскому князю?

И в 1553 году решило московское правительство провести денежную реформу — стали по Руси ходить только те монеты, которые были отчеканены на Государевом монетном дворе. Били на монете герб Московского государства — Егория Победоносца, поражающего длинным копьем злого змия. Отсюда и назвали их копейными, а на тех, что достоинством поменьше, били всадника с острой саблей в руке. Называли те монеты и новгородками, и московками, и деньгой, а самые мелкие, с птичкой — полушками.

Своего серебра в России было тогда мало, и шли в Москве на чеканку денег монеты иностранные — талеры и гульдены, которые для Государева монетного двора закупали как товар. Звали те монеты на Руси ефимками. В том же XVI веке за двести ефимков давали всего три рубля. Время шло, серебро в России, да и во всем мире начали добывать в больших количествах, одна денежная реформа сменяла другую, появились и медные деньги, но серебро уже успело приобрести новую жизнь.

О мастерах Государева монетного двора Москва сохранила память в названии Серебряного переулка, что на Арбате, а о других мастерах серебряных дел память иная.

Максим Золотарев из города Калуги, Афанасий Ко-рытов из Ярославля, устюжанин Иван Жилин на весь мир прославили русских мастеров-ювелиров необычайной красоты изделиями из серебра. А какая техника работ: и гравировка, и чеканка, и фигурное литье, и золочение. Да мало ли умельцев было на Руси?

В XIX веке появились первые ювелирные фабрики; ювелиры-одиночки, не выдерживая конкуренции крупных предприятий, начали объединяться в артели или шли наниматься мастерами к новому хозяину. Только в Москве за короткое время создалось более тридцати ювелирных артелей.

Наступил новый расцвет ювелирного искусства в России, и большая заслуга в этом принадлежит мастерам-ювелирам Москвы и Петербурга.

В середине XIX столетия первое место в производстве уникальных ювелирных изделий из серебра занимала фабрика Сазикова. Он первый из всех русских фабрикантов-ювелиров обратился к сюжетам из русской истории и народной жизни — разнообразные скульптурные произведения, отличавшиеся тонкой работой и сложным композиционным решением, принесли фирме Сазикова заслуженную славу не только в России, но и за ее рубежами. Начиная с шестидесятых годов XIX столетия большой популярностью начала пользоваться продукция крупнейшего московского фабриканта Павла Овчинникова. До сих пор радуют глаз яркие, чистые краски эмали, причудливая форма ваз, кубков, табакерок, филигранная работа мастеров-ювелиров. По качеству и разнообразию изделий с фирмой Овчинникова соперничала фирма Хлебникова, выпускавшая, хотя и в меньшем количестве, украшенные эмалью высококачественные изделия в древнерусском стиле. Однако для мастеров-ювелиров, работавших в этой фирме, более характерны были чеканные и литые скульптурные произведения, воспроизводящие сценки охоты, деревенских гуляний и городской жизни. Первыми в мире русские мастера-чеканщики фирмы Хлебникова сумели достичь подлинной виртуозности в воспроизведении из драгоценного металла фактуры любого другого материала — ткани, дерева, кожи, плетения из лыка или прутьев.

Особое место среди ювелирных фирм конца XIX — начала XX века занимала знаменитая фирма Фаберже. Ее мастера впервые начали производить вырезанные из уральских, сибирских и кавказских полудрагоценных камней фигурки животных и людей. Изделия этой фирмы, выполненные с большим художественным вкусом, отличающиеся тонкой проработкой фактуры материала и всех деталей, по праву получили всемирное признание.