Книга Сильвин из Сильфона - Дмитрий Стародубцев

После этого Сильвину стало значительно легче. Теперь он взялся соображать, как вмешаться в планы столичных и при этом самому остаться в тени.

Итак, сцена будет заминирована. Вернее, уже заминирована мистером Colgate и его командой — эта информация, вместе с прочими подробностями, содержалась в мозге Мистификатора. Самый простой и верный способ предотвратить беду — анонимно сообщить об этом кому-нибудь, например, журналистам. Говорить нужно быстро, чтобы звонок не успели отследить, и убедительно, чтобы они поверили и подняли шум. Для достоверности можно выдать себя за одного из злоумышленников, указать точное место закладки заряда…

Сильвин, естественно, был лишен связи с внешним миром — никакого общения с посторонними, никаких мобильных аппаратов, ни одного шанса на несанкционированный контакт, — а единственный здесь проводной телефон находился в домике охраны. Ранее ему и в голову не приходило воспользоваться им, тем более что это едва ли возможно, но он должен попробовать, это его единственный шанс.

Он бесшумно спустился в цокольный этаж, скользнул в незапертую котельную и через единственное не подключенное к общей сигнализации окно выкарабкался, ободрав ладони, наружу. Прямо в домашних тапочках он юркнул во влажный сад и от куста к кусту устремился к домику охраны.

Внезапно перед его носом выросла мощная собака со свирепой мордой. Застигнутый врасплох, Сильвин от неожиданности осел на землю. Как он забыл, что на ночь собак выпускают! Пес был черный с рыжим подпалом, мускулистый, бойцовского вида — ротвейлер. Он неподвижно стоял в сбалансированной стойке с приоткрытой пастью и молча, самоуверенно глядел в лицо Сильвина.

Сильвин пошевелился, собака ощерилась. Он терпеливо замер, но, подметив, что ротвейлер не собирается нападать, по крайней мере пока его не спровоцировать, принял более удобную позу и отважно заглянул в темно-коричневые глаза хладнокровного убийцы. К своему удивлению, он обнаружил, что в отличие от злобного внешнего вида и производимого впечатления черного сатаны, пес вполне дружелюбен, обладает уравновешенным характером и более того — общительный, любящий ласку. Видимо, один из охранников испортил сторожевую собаку чрезмерным вниманием.

Сильвин. Как тебя зовут, красавец? Ты мальчик? Да, вижу — мальчик. Меня Сильвин. Сильвин из Сильфона. Я не вор. Я здесь живу. Неужели ты не помнишь моего запаха?

Поверь мне, ничего плохого я не собираюсь делать. Мне только нужно пройти вон туда. Ты мне позволишь?

Выпуклый проницательный глаз Сильвина словно просверлил собаку насквозь и внушил ей какую-то важную мысль. Пес немного ослабил стойку и оглянулся, будто ища поддержки.

Сильвин. Нет, так дело не пойдет. Мы же не будем здесь всю ночь с тобой сидеть на холодной земле? Ты хороший парень, с тобой приятно поболтать, но мне надо идти, от этого зависит жизнь как минимум одного человека.

Ротвейлер еще сомневался, взгляд его еще был обеспокоен, но уже расслабился, уже не держал зла. Наконец, он в последний раз потянул широкими ноздрями в сторону человека и так же молча и неслышно, как появился, растворился в сумраке сырого сада.

Сильвин перевел дух, тяжело поднялся, ухватившись на куст, и продолжил путь. Через минуту он подкрался к домику охраны и осторожно заглянул в одно из освещенных окон. За ним незнакомый лысый здоровяк, забросив ноги почти на потолок, смотрел по телевизору футбольный матч и опрокидывал в пухлые губы маленькую бутылочку пива. Судя по его жестам и доносящимся репликам, он был так увлечен игрой, что его, пожалуй, можно было не опасаться. Другой охранник лежал на топчане, накрывшись спортивной курткой, — похоже, спал.

Сильвин поднырнул к другому окну. За стеклом была голая прихожая с телефонным аппаратом на самодельном табурете. Он шагнул к двери, толкнул ее — она была не заперта, и неслышно втиснулся в помещение. Дверь, за которой находились охранники, была прикрыта, а шум ревущего стадиона был столь силен, что быстро поговорить по телефону представлялось совсем несложным. Сильвин снял трубку услышал гудок городской станции и спешащим пальцем стал набирать известный ему телефонный номер газеты «БуреВестник».

Положи трубку! — На плечо легла тяжелая рука с сильными пальцами. Сильвин вздрогнул, в голове заискрилось, потом замкнуло и резко потемнело.

В трубке уже ответили: «БуреВестник» слушает. Дежурный отдела срочных новостей Сантьяго Грин-Грим. Говорите, пожалуйста, я слушаю! Говорите же!

Сильвин медленно положил трубку и затравленно обернулся. Перед ним стоял тот самый лысый мужчина, который секунду назад безобидно наслаждался футбольным матчем и пивом.

Лысый. Что-то я не помню, чтобы тебе разрешалось звонить по этому телефону.

Сильвин. Я прошу вас! Мне надо позвонить маме!

Лысый. Ничем не могу помочь!

Сильвин. Умоляю! Она тяжело больна!

Лысый. Послушай, друг. У тебя своя работа, а у меня своя. Я получаю деньги за то, чтобы ты не звонил по этому телефону. У меня тоже есть мать и я не хочу оставить ее без куска хлеба. Так что извини!

Сильвин. Могу я хотя бы попросить вас, чтобы вы никому не говорили о том, что я пытался позвонить.

Лысый. Ладно, это можно. Я все понимаю, не звери какие-нибудь. Проваливай!

Сильвин вернулся в дом. В гостиной его встретила сонная Мармеладка в халатике после душа.

Мармеладка. Милый, ты где был?

Сильвин. Что? Я прогулялся вокруг дома…

Мармеладка. Ты с ума сошел, ведь запрещено!

Сильвин. Ничего страшного.

Мармеладка. Спать хочется, ляжем?

Сильвин. Я пока не хочу.

Мармеладка. Тогда уложи меня. Пожалуйста!

Они прошли в спальню, девушка скинула с худых плеч халат, продемонстрировав свои смуглые прелести, легла и по-детски свернулась калачиком. Сильвин закурлыкал скрипучим голосом единственную колыбельную, которую знал:

Милый мой Сильвин, как дорог ты мне!

Один ты такой в огромной стране.

Что мысли печальны? Что слезы во сне?

Что сердце болит? Что грустишь в стороне?

Милый мой Сильвин, Сильвин, Сильвин!

Милый мой Сильвин, динь, динь, динь, динь…

Мармеладке нравилась эта простая песенка, она действовала на нее лучше всякого снотворного. Несколько куплетов — и девушка безнадежно спала.

Боже мой, она, в сущности, еще совсем девочка! — подумал Сильвин, с болью разглядывая ее азиатское лицо и такое маленькое беззащитное тельце. — Ее жизнь только начинается, а сколько ей уже пришлось пережить!

Он поправил одеяло и неожиданно для самого себя заплакал.

Убаюкав Мармеладку, Сильвин торопливо проковылял в гостиную и поспешил включить телевизор. Его интересовали последние предвыборные дебаты, и он поспел как раз вовремя. Старикашка сошелся в решительной схватке с Артистом, и оба были настолько хороши, что, не зная этих людей лично, насколько их знал Сильвин, сложно было кому-либо отдать предпочтение. Кандидатам нечего было терять — оба, сорвав дозаторы со своей сдержанности и тасуя крапленые карты, не гнушались ничем, из всех бом-болюков метали друг в друга хлесткие каверзы. Артист, с трудом удерживая на лице лоск политического тяжеловеса, каким хотел казаться, едва поспевал штопать подмеченные прорехи в своей программной логике. Но и Старикашка с привычно засахаренной физиономией опытного популиста замучился выковыривать из мягкого места дробь искрометных нападок.