Книга Внедрение - Евгений Вышенков

– Товарищ капитан второго ранга, я знаю, что катер с туристами ошибочно был взорван пловцами ПДСС. Погибли гражданские люди!

И Ермилов тогда глядел на этого офицерика не мигая, точно так же, как на Якушева давеча:

– А если бы погибли люди военно-морские – что, легче бы было?! Не стучи ластой по волне! Иди! Я тебя услышал! И вообще, есть у тебя стопроцентная уверенность, что в этом катере не баллон с газом, например, рванул?

И еще не знал Егор (да и откуда это было ему знать!), что не так давно журналист Обнорский долго беседовал с Ермиловым о секретах ПДСС[39]и ППДС[40], а после беседы подумал про себя: «Да… Этот дело свое, конечно, знает, сразу видно – профессионал… Но этот профессионал легко, ради высшей, неизвестно кому ведомой цели, взорвет теплоход с людьми, чтобы потом каких-нибудь турок завиноватить на каких-нибудь межгосударственных переговорах… И ни хрена в таком подходе высшего и политического нет, а есть цинизм, наплевательство на людей и завуалированная разными красивыми словами „гестаповщина“…»

Но Обнорский своими выводами после беседы не поделился даже с Юнгеровым – не то что с Егором.

А на следующий день с утра на работе Якушева ждало еще одно потрясение: в отдел отзвонились сотрудники уголовного розыска из области и сообщили, что на берегу Черного озера обнаружены личные вещи Зои Николаевны Николенко. Егору об этом сообщил Боцман. Якушеву стало настолько плохо, что он не заметил, как сказал вслух:

– Ермилов знал вчера!

– Наверное, – не понял его Боцман. – Но пока нашли вчера вечером, пока доложили, пока то да се да трали-вали…

Егор не дослушал его, выбежал на улицу, с мобильного телефона позвонил Ермилову и, еле сдерживаясь, сказал все, что думает. Юрий Петрович и не думал ни от чего отпираться:

– Да, я знал вчера. Подъезжай на Петроградку на Большой, поговорим.

Через двадцать минут Якушев уже был на Большом проспекте Петроградской стороны в одном из офисов Юнгерова.

Ермилов заставил его подождать еще пять минут в комнате для переговоров, а когда зашел, то вместо «здравствуй» сказал:

– Да, я знал.

Якушеву кровь ударила в голову, но взорваться и наговорить разных глупостей он не успел, потому что Юрий Петрович «наехал» на него так, как только он и умел:

– Ты вот что, сынок! Ты сюда пришел как кто?! Как оперуполномоченный уголовного розыска, который подозревает некого Штукина, а заодно и мстит за свою любовницу?! Ты не зыркай на меня!!! Повторяю – любовницу!! Ты так пришел?! Если – да, то я шейку-то твою куриную быстро сверну!! И не таких оперов видывали… Сядь!! Сядь, я приказал!!!

Егора словно паром в бане окатило, и он безвольно плюхнулся в глубокое кресло.

Ермилов же, наоборот, не спеша прошелся по комнате, а потом снова резко обернулся к Якушеву:

– Или ты пришел к своим, чтобы выяснить то, что тебя беспокоит?! А? Чтобы посоветоваться со старшими?!

– Откуда вы все знаете? – задал Егор идиотский вопрос. Идиотский, потому что правду Юрий Петрович если кому и говорил, то только Юнгерову.

Ермилов снисходительно цыкнул зубом:

– Мне знать – положено. К Штукину мы присматриваемся. И за тобой, кстати, наблюдаем. И не потому, что не доверяем, а чтобы ты куда не влез по молодости. На то я и поставлен. И если я подписываю бумаги ручкой, которая шестьсот долларов стоит, – значит, дело свое знаю. И чтобы больше, сопляк, ты на меня не зыркал так. – Последнюю фразу Юрий Петрович произнес уже почти спокойно и по-мюллеровски добродушно: – Так что ты хотел?

Якушев еще и не отдышался толком, и в голове у него была полная путаница:

– А как… А как все произошло на самом деле?

Начальник «контрразведки» Юнкерса скрестил руки на груди:

– Стало быть, правды хочешь? Ну что ж. Своим я всегда правду говорю. Было так: Штукин поехал с прокуроршей на озеро. Просто так – побултыхаться. У него тоже с ней… Шуры-муры начинались. Так-то! Правда – она такая… Доехали до озера, начали бултыхаться и резвиться. Ты слушай, слушай! Знал бы более интимные подробности – рассказал бы. В общем, игры их закончились плачевно. Место там безлюдное, им как раз от людей подальше и хотелось… Трезвые были оба. Но Штукин вытащить ее не смог. И ты бы тоже не смог. Я это знаю. Я хлебал соленой воды больше, чем ты – водки. И принял Валерий решение правильное, так как в беде он никого не бросал. Некого было уже спасать и некому помогать. Он просто избежал скандала и бумагомарания, хотя ему-то бояться как раз было нечего. Это был несчастный случай. А неизвестность – вещь, конечно, тягостная, но для ее мужа и всех других родственников – лучшая, чем правда. Пройдет время, эта история обрастет мифологией. Будут шепотом пересказываться сплетни разных дураков, что ее, де, убили из-за профессиональной деятельности. И – хорошо! Это помогает жить. О таком можно тереть часами и в городской прокуратуре, и в Генеральной. А не дай Бог, правду кто узнает? Супруга уважаемого человека нажралась с любовником и потонула! Да. Да, люди такие, что обязательно скажут – нажралась. Ничего ты с людьми не сделаешь: им либо тайны подводных пловцов итальянского князя Боргезе подавай или – кто кого триппером заразил!

Ермилов выдержал паузу, закурил и спросил совсем тихо:

– Или я в чем-то не прав по существу?

Егор еле сумел разлепить вспухшие от прикусов губы:

– А если Штукин врет? Если у него был мотив… утопить?

Юрий Петрович вздохнул и посмотрел на него, как на убогого:

– Ты о картинках об этих?

– И о них тоже.

– Красиво. Но Штукин не врет. Я еще вчера тебя слушал – умилялся. Сам посуди – на хера ему ее топить, если в ее сейфе анонимка все равно осталась! Да она, скорее всего, и ознакомиться-то с ней не успела! А он про нее тем более не знал… Да и если бы знал – она ему ничем не грозила, эта анонимка. Никто бы ничего не доказал – я знаю, потому что Валерий мне рассказывал про эти картинки… И обсуждать здесь больше нечего. Тратим время и силы, устаем в суете. Ты привыкай к сжатости.

– Это как? – поднял голову Якушев.

– А так! Объяснять все по два часа у меня время, может, и есть, но это неправильно, потому что ты можешь привыкнуть. И посему на твой невысказанный вопрос: а не обвел ли меня Штукин вокруг пальца, отвечаю: ты посмотри на меня и на него! И на себя тоже можешь взглянуть в зеркало, потому что особенно вы ничем друг от друга не отличаетесь.

– Отличаемся! – скрипнул зубами Егор.

Юрий Петрович еле заметно усмехнулся – одними губами:

– Ах, да! Если бы Николенко утонула при тебе, то ты бы сдался в плен и вылетел из угрозыска с треском! А наши виды на тебя – это бы все на охи-ахи разменялось!