Книга Дочь Клеопатры - Мишель Моран

Гостья устроилась поудобнее и кивнула.

— Да. Некоторые кормят из жалости, лишившись своих малышей, но большинство женщин подрабатывают ради собственных детей.

Ее взгляд неуловимо изменился. Антония словно пыталась прочесть по лицу мои мысли.

— Ваш отец был щедрым? — тихо спросила она.

Я посмотрела на Александра.

— Ради друзей он мог бы опустошить казну, — ответил брат уклончиво, присаживаясь напротив.

Не дождавшись от меня дополнений, девочка продолжала наступать:

— А бедным не помогал?

— Разве что воевавшим за него. Правда, он строил виллы. Живописные виллы вдоль побережья, — прибавила я. Собеседница этим не впечатлилась, и мне пришлось продолжить: — Отец был человеком сильных страстей. Азартный игрок, любитель скачек, преданный друг.

— Значит, вы двое похожи на него больше меня, — ответила девочка со смирением.

Чтобы сменить тему разговора, я спросила:

— Почему ты не ходишь с нами в школу?

Антония подняла светлые глаза.

— Потому что учусь у мамы, во время благотворительных занятий, — ответила она.

— И многому ты так научишься?

— Большему, чем во время походов с Юлией за покупками, — мягко сказала девочка.

Александр засмеялся, а мне стало не по себе от ее упрека.

— Да нет, ничего удивительного. — Антония помахала ладонью. — Все тянутся к ней. Это же дочка Цезаря. Но моя мама знает ничуть не меньше, нежели сам учитель Веррий. Мы вместе читаем поэмы, а в перерывах раздаем хлеб голодным.

Брат наморщил лоб.

— И тебе это по душе?

— Конечно.

— Тогда почему Марцелл ходит в школу?

— Он же станет наследником Цезаря. Если только сам себе все не испортит.

Александр подался вперед.

— Ты думаешь… Красный Орел?

Антония беспокойно обернулась через плечо.

— Мы никому не расскажем, — с готовностью пообещала я.

Помявшись, она промолвила:

— Да.

— По-твоему, он может оказаться мятежником? — вырвалось у меня.

Девочка решительно тряхнула кудряшками, придававшими ей совершенно детский вид, и они рассыпались по плечам.

— Нет. Это слишком горячая голова. Сегодня что-то взбредет на ум, а завтра уже забудется. Марцеллу не хватит усидчивости, чтобы воплотить столько замыслов.

— А чтобы Орлу помогать? — подзадорил ее мой брат.

— Мама говорит, он мечтатель, — вздохнула Антония, глядя на свои маленькие крашеные ногти. — Все может быть. А ведь достаточно первого подозрения, и дядя сошлет его на Пандатарию. В лучшем случае.

— Это что, наказание? — уточнил Александр.

Девочка недоверчиво округлила глаза: неужели мы никогда не слышали?

— Ну да. Там умирают от голода, в грязи, сотни мужчин и женщин. Некоторые кормятся тем, что ныряют за губками. Все лучше, чем по приказу вскрыть себе вены, — прошептала она. — Мама сказала, такая судьба ожидает любого, кто перестал быть полезным Риму. Женщины, мужчины, сенаторы, почтенные матроны… Вспомните хотя бы своих родителей.

— Мать умерла от укуса кобры, — жестко проговорила я.

— Такое же самоубийство. Отца Ливии, отца моей мамы тоже вынудили покончить с собой. В Риме жизнь и смерть так мало стоят, — продолжала она безучастным тоном. — Чтобы удержаться на плаву, нужно приносить пользу.

— И в чем твоя польза?

— Ради блага Рима я выйду за того, кого укажет Цезарь, и буду этим довольна.

— Даже без любви? — вырвалось у меня.

— Конечно. — Антония посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. Мы помолчали, потом она прибавила: — Надеюсь, вы никому не расскажете о моих словах.

— Никому, — твердо ответил мой брат. А когда девочка поднялась, чтобы уходить, негромко спросил: — Это было предупреждение?

Даже при тусклом свете масляной лампы я заметила краску, проступившую на щеках гостьи.

— Меня никто к вам не посылал.

— Но ты хотела, чтобы мы кое-что поняли, — произнес Александр.

Антония промолчала в знак согласия.

Глава восьмая

Солнце еще не успело подняться над холмами, когда я накинула на себя легкую тунику и обулась в сандалии.

— Не понимаю, зачем тебе все это? — проворчал в подушку мой брат. — На улице темень.

— Это единственно подходящее время для наших занятий с Витрувием.

— Чему ты надеешься научиться, всезнайка?

Я рассмеялась вполголоса, чтобы не потревожить спящего за стеной Марцелла.

— По-твоему, я могу построить храм в одиночку?

— Еще чего, — пробормотал Александр. — Для этого есть рабочие.

— А как я узнаю, все ли они делают правильно?

Брат наконец открыл глаза и уставился на меня.

— Ты что, серьезно подумываешь о строительстве?

— Почему бы нет?

Брат оторвался от подушки.

— Мы не в Египте.

— Однажды будем там. И не забывай, что сказала Антония, — предостерегла я. — Лучше бы тебе встать и пойти со мной.

Мотнув головой, он повалился обратно. Перед уходом я хлопнула дверью сильнее, чем собиралась.

В атрии тихо покачивались под утренним ветерком букеты нарциссов и лилий. В библиотеке уже горели свечи. Когда я вошла, Витрувий сидел за письменным столом.

— Входи, — произнес он устало и указал на кресло напротив.

Я заметила, как он посмотрел на греческую диадему в моих волосах, александрийский жемчуг на шее и римскую буллу под ними. Мужчина тяжко вздохнул, как человек, терпение которого уже давно на исходе, и положил руки перед собой.

— Помимо святилища Аполлона, занявшего львиную долю двухлетней работы, — начал он, — я возвожу Пантеон Агриппы и портик Октавии. Теперь нужно браться еще и за мавзолей Цезаря. Просто некогда вздохнуть.

— Я все понимаю.

При мерцающем свете масляной лампы темные глаза пристально уставились на меня.

— Понимаешь?

— Да. Вы взяли меня ученицей в угоду Октавии. Но я здесь не для того, чтобы отбирать у вас время, а наоборот — помочь вам его сохранить.

Брови Витрувия взлетели на лоб.

— И каким же образом?

— Мы вместе начертим план мавзолея…

Увидев, что он готов рассмеяться, я поспешила прибавить:

— Рисование — мой конек. И еще мне известно, где и как используются различные виды камня.