Книга Золото гетмана - Виталий Гладкий

– Этот королек вообще был неуемным по женской части. У него фавориток было больше, чем у нас с тобой пальцев на руках и ногах. Только, думаю, всякие ползучие гады здесь ни при чем. Между прочим, король лично контролировал торговлю гадюками. Он ограничил их продажу докторам и аптекарям, а также запретил готовить блюда из ужей в пригородных харчевнях и тавернах. Вот так-то.

– Откуда знаешь? – поинтересовался Андрей.

– У нас в Киево-Могилянской академии был преподаватель-француз. Вот он и рассказывал нам разные истории из жизни Парижа и Франции.

– Жабоеды… – неприязненно сказал Потупа и недобро покосился на сидевших за соседним столиком офицеров, которые шумно отмечали какое-то событие.

Тем временем Бомбанс сидел в укромном закутке на кухне и уписывал за обе щеки все, что ему подавали. Он не был в обиде на иностранцев, которые не посадили его за общий стол. Еще чего – где господа, а где он. Да и мсье Буланже значительно повеселел, когда богатые клиенты ресторации попросили его накормить мальчика, предоставив какое-нибудь укромное местечко. Что хозяин заведения и сделал с легким сердцем. И даже не поскупился на угощение. Правда, никаких изысков Жаку не дали, но подогретые остатки вчерашней паэльи[96]с овощами и рыбой, добрый кусок горячей баранины с чесночным соусом, мягкие хлебцы и вместительная кружка недорогого вина быстро привели юного воришку в отменное расположение духа.

«Славные господа, – думал мальчишка. – Добрые. Вот бы к ним наняться в услужение… Так не возьмут же. Побыли в Париже немного – и уехали. Зачем я им потом буду нужен? А мне никак нельзя терять покровительство папаши Ришло. Иначе сдохну в какой-нибудь грязной яме, голодный и запаршивевший. Да, жаль… Что ж, придется сыграть свою роль. Только без помощи Монаха никак. Что за потрясающая реакция у этого страшного старика?! Он так и ест меня глазами. Не верит. Это плохо. Если что-то заподозрит – убьет, не задумываясь. Уж я-то знаю таких типов…»

Покинув ресторацию мсье Буланже, сытые и всем довольные казаки направились по адресу, который дал им черниговский полковник. Теперь они уже не плутали, потому что Жак и впрямь знал Париж как свои пять пальцев. Тем более что дом, где проживал граф де Шароле, который должен был свести их с Орликом, находился неподалеку от весьма приятного заведения мсье Буланже.

На звон колокольчика из дома вышел привратник – весьма хмурая личность неприятной наружности. Он был одет во все черное, сам черен, как галка, немного хромал на одну ногу и вооружен до зубов. На поясе у него с одной стороны висела шпага в простых ножнах, с другой – длинный нож, а когда он повернулся к казакам спиной, то они увидели еще и небольшой пистоль в открытой кобуре (чтобы легче было выхватить). Похоже, этот господин принадлежал к дикому и необузданному племени бретёров[97], решил про себя Яков. Он был немало наслышан о них от француза-профессора.

Привратник тоже оценил, что за гости пожаловали к его сюзерену[98]. Особенно пристально он посмотрел на старого Потупу. Похоже, француз сразу определил, кто из всех троих наиболее опасен.

– Я слушаю вас, господа, – сказал он ржавым голосом.

– Нам нужно встретиться с графом де Шароле, – ответил Яков. – Приватное дело.

– Вам назначено?

– Нет. Мы приехали издалека.

Привратник пожал плечами и ответил:

– Ничем не могу помочь. Сегодня граф не принимает. Скажите ваши имена, я доложу его милости, и он назначит вам аудиенцию. Приходите… м-м… послезавтра.

– Милостивый сударь! Мы не можем так долго ждать. У нас мало времени. А дело очень важное. Оно не терпит отлагательств.

– Кольцо… – тихо напомнил Андрей. – Предъяви ему кольцо.

Яков спохватился, снял с пальца простое серебряное кольцо с замысловатой монограммой, которое должно было послужить условным знаком и которое дал им отец, и передал его привратнику со словами:

– Это графу. Он знает…

Кольцо мигом сняло все возражения. Привратник взял его в руки, изобразил легкий поклон и удалился. Наверное, он привык к подобным «паролям», которые были более действенны, чем любые слова и заверения.

Бомбанс, завидев привратника, спрятался за спины казаков. Он был напуган, но его интерес к иностранцам еще больше возрос.

Юный воришка хорошо знал привратника. Да и кому из парижан не был известен слуга Шарля Бурбона, графа де Шароле, которого звали Фоссар! Это был забияка, каких поискать. Но Бомбансу также было известно, что Фоссар на короткой ноге с папашей Ришло. Какие уж там они обделывали делишки, подросток не имел понятия, но однажды он и Фоссар столкнулись лицом к лицу на пороге тайного убежища Монаха, и теперь Бомбанс боялся, что слуга графа может его узнать.

Фоссар возвратился нескоро. Сыновья Полуботка устали ждать и начали злиться. Только старый Потупа был спокоен; раскурив люльку, он уселся на выступ каменного забора и предался философским размышлениям о смысле жизни. Наверное, подслушав его мысли, Андрей и Яков сильно удивились бы. Но иногда даже на самого примитивного необразованного человека накатывает что-то вроде прозрения, и тогда его суждения становятся удивительно здравыми и отнюдь неглупыми.

Возвратившись, Фоссар коротко сказал:

– Идите за мной.

Казаки поднялись на второй этаж дома, где находилась просторная, но очень неухоженная гостиная с неубранным столом, на котором громоздились пустые бутылки из-под вина, кубки, грязные тарелки, обгрызенные кости, куски лепешек – в общем, натюрморт, который остается после допоздна затянувшейся гулянки. Пахло чем-то прокисшим, мочой и мышиным пометом. Фоссар исчез за дверью одной из комнат – скорее всего, спальни; казаки переглянулись, однако промолчали.

Прошло еще добрых полчаса, пока наконец шевалье Фоссар (который, судя по всему, исполнял не только обязанности привратника, но еще был и камердинером графа) не появился в гостиной с флаконом душистой воды. Он начал разбрызгивать ее по углам помещения, и в воздухе сильно запахло фиалками.

Потом он опять вернулся в спальню, и спустя минуту-две на ее пороге появился молодой человек (ему было не больше двадцати пяти лет, как определил про себя Яков). Он был небрежно одет, небрит, а его изрядно помятое лицо подсказывало искушенному наблюдателю, что ночь у него выдалась бурной.