Книга Пуля с Кавказа - Николай Свечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Хм… В семнадцать лет?
– Да. Он получил офицерский чин и орден, ещё не доучившись в кадетском корпусе.
– Настоящий подвиг. Как же после этого вы смогли заподозрить Даур-Гирея в измене?
– Видишь ли, Алексей, разведка – особый вид деятельности. Человек вводится в ряды противника. Его невозможно контролировать, когда он на той стороне. Резидент вербует агентов, сам может притворно продаться врагу. А грань очень тонкая; все агенты-двойники ненадёжны. Большие соблазны… Турки или англичане готовы отдать огромные деньги, чтобы заполучить офицера такого калибра, как Даур-Гирей. А тут ещё личный мотив. Помнишь, что и, главное, как он рассказывал нам о смерти своих родителей? Ильин прав – ротмистр нам такого никогда не простит… Поэтому, когда началась утечка секретных сведений, на Даура не могло не пасть подозрение.
– А что за утечка? Какого характера? Как вы об этом узнали?
– Как-как! Сам догадайся.
– У вас в Константинополе свой человек?
– Нам сообщили: туркам стала известна полная дислокация русских войск в Дагестанской области.
– Только в Дагестанской?
– Да, но зато во всех деталях.
– А при чём тут Даур-Гирей? Он же служит в Тифлисе?
– Но курирует в штабе Кавказского военного округа именно Дагестан.
– Ну, пускай так. С ним понятно. Ильин – тоже. Всё-таки начальник секретного отдела областного управления. А Эспер Кириллович как оказался в вашем списке? Помощник начальника Гунибского округа. Не Бог весть какая фигура – в Дагестане ещё восемь таких округов. Почему именно Артилевский?
– Необъяснимо высокий доход – раз. Отмечены его тесные связи с турецкими коммивояжерами – два. Даур-Гирей объяснил нам это участием войскового старшины в контрабанде, но вдруг это лишь прикрытие? И шайка Малдая-Лемтюжникова вот уже два года благополучно квартирует именно в Гунибском округе – три.
Разговаривая, они дошли до джумной мечети, которая по случаю пятницы была полна народу. Аварцы выглядывали из открытых настежь дверей и провожали кафиров неприязненными взглядами.
– Давай уйдём от храма; какие-то они недоброжелательные. Ты не считаешь, что нам нужно поговорить с офицерами по одиночке?
– О чём?
– Я скажу им: противник подозрительно много знает об отряде. Ему известны имена, маршруты, планы. Кто-то внутри изменник; как думаете, кто?
Лыков поёжился:
– Поганое у нас ремесло. Сродни отходникам[106]. Понятно, что кто-то должен этим заниматься, но почему именно мы с тобой?
– В чистоплюи решил записаться, Лёха? – рассмеялся барон. – Поздно уже. А отмывают родину от дерьма именно те, кто не боится, что к ним пристанет. Самые чистые, значит. А ежели ты кукомоя[107], то за такое лучше не берись.
Какое-то время они шли молча, потом Лыков спросил:
– Ты как себя чувствуешь?
– Абсолютно здоров. Полон сил. Странная получилась контузия: вчера чуть не помер, а нынче бегаю, что таракан от керосина. Лидия Павловна сказала, что я обязан тебе жизнью.
– А и хорошо. С тебя бутылка.
– Ещё она велела тебе напомнить, что ждёт на перевязку.
– Я не пойду.
– Что, рука уже зажила? – в голосе подполковника перемешались ирония и надежда.
– Рука в порядке, излечивается. Не пойду, и всё. Тогда смалодушничал, но больше себе этого не позволю.
– У тебя с ней что-нибудь было? В тот раз…
– Не было. Но потому лишь, что нам помешали. Лидию Павловну позвали к роженице, а то бы… Зато я увидел и запомнил пиявок, и это спасло тебе жизнь. Думаю, тут был Высший промысел.
Друзья опять замолчали. Минут через пять Таубе сказал:
– Знаешь, я, кажется, влюбился. Давно такого не случалось.
– А что же в этом плохого? Ты свободен, она тоже.
– Но, похоже, Лидия Павловна любит тебя.
– Это не любовь, Вить, а страсть. Скучно умной женщине в этой дыре, вот она и напридумала себе… Поверхностно и ненадолго. Пройдёт. Не могу представить себе даму, способную устоять перед бароном Таубе. Кроме моей Вареньки, конечно!
Они рассмеялись, потом подполковник спросил:
– То есть, я могу рассчитывать?..
– Да. Сходи к докторше вместо меня. С этими контузиями опасно шутить. Я знаю такие случаи…
– Но Лидия Павловна заявила, что её врачебная помощь мне более не нужна.
– А ты прикинься! Тут болит, там покалывает. Тоже ведь весь израненный. Сними мундирчик, пусть она тебя прослушает. Мне ли тебя учить?
– Ежели я разденусь, то лишусь последних шансов. После твоих-то бицепсов, да мои мощи…
– А обаяние ума?
– Жаль. Жаль, что я не могу сейчас позволить себе влюбиться без оглядки. Впереди гора Аддала-Шухгелымеэр. Кто знает, как там всё обернётся? Лемтюжников сильный враг, и на руках у него козырь – изменник в составе отряда. Живы будем, на обратном пути…
Опрос офицеров не дал Таубе и Лыкову новых значимых сведений. Наиболее словоохотливым оказался Ильин. Он подтвердил, что Артилевский связан с контрабандой пряностями. Но занимался войсковой старшина этим, оказывается, с ведома военного губернатора князя Чавчавадзе! Поскольку контрабандисты использовались нашей разведкой для передачи донесений от русской секретной агентуры в приграничных районах Турции. Чавчавадзе, как человек восточный, лично санкционировал такую схему «почтовых ящиков». И запретил Ильину сообщать об этом тифлисскому начальству… Ещё Андрей Анатольевич рассказал, что Артилевский жуир, бабник и картёжник, но любим женщинами и друзьями. Да, лечится ртутью[108]– что ж такого? Ошибки молодости. Капитан снова высказал подозрение в адрес Даур-Гирея.
– Он прикидывается обычным фарсёром с чувством собственного довольства. Эти бесконечные намазы, во время которых целый отряд вынужден его дожидаться. Это высокомерие к русским. Постоянное напоминание о нашей вине… Но всё глубже. Создав себе удобную маску, Даур-Гирей прячет за ней хитрость и коварство. Заметьте: вечерами он беспрестанно где-то пропадает. То для встречи с агентом, то для починки кинжала. Характер же службы у ротмистра таков, что он может разъезжать по всему Кавказу! Имеет доступ к секретным сведениям. Тёмная личность…
Артилевский на расспросы Таубе ответил коротко, что шпионить за своими не обучен. И предоставляет заниматься этим начальнику отряда вместе с полицейским чиновником… Причём сказал он это без высокомерного жеманства, а просто, даже со смешком. Увольте, мол, и всё…