Книга Рисунки на крови - Поппи З. Брайт

Каждый протокол был подписан коронером округа и имел дату 16 июня 1972 года. Вчера была двадцатая годовщина смерти семьи Мак-Ги; завтра будет двадцатая годовщина вскрытия.

Зах представил себе три обнаженных тела, выложенных на стальных столах с черными от запекшейся крови сливными желобками. Он вообразил их себе гораздо ярче, чем ему того хотелось: кожа шокирующе сине-серая, раны черные и пурпурные, торсы прочерчены У-образными надрезами вскрытия, которые надвое разрезали грудину и спустились до самой лобковой кости. Груди женщины — обвислые и прочерченные темными венами, будто загнивший на дереве плод, темные волосы — жесткие от крови. Голова маленького мальчика повернута под кошмарным углом, поскольку затылка у него нет, мягкие розовые губки запечатаны коркой спекшейся крови, пальчики раз и навсегда скрючены, будто у куклы. Мужчина с глазами, наполовину выдавленными из глазниц, так и будет пучеглазо пялиться в небеса, пока глазные яблоки не западут в полость черепа.

Свернув протоколы вскрытия, Зах затолкал их назад в конверт. Тревор представлял себе всю сцену столько раз, что она, похоже, отпечаталась на этих листах бумаги словно какой-нибудь моментальный психический снимок. Зах снова оглянулся через плечо. Но дверной проем был по-прежнему пуст, он не был уверен, боится он увидеть Тревора или что похуже.

Пока хватит вынюхивать. Это начало действовать ему на нервы. Убирая конверт, он нашел на дне рюкзака увесистый том в бумажной обложке. Книга «Не убий» была правдивой историей человека по имени Джон Лист, который спокойно и методично убил пятерых членов своей семьи — жену, мать, двух сыновей и дочь, — а потом исчез на восемнадцать лет. На четвертой стороне обложки говорилось, что поймали его с помощью телешоу «Разыскивается в Америке».

Книга в руках у Заха раскрылась на странице 281-й, где треснул переплет. Лист убивал своего старшего сына, пятнадцатилетнего Джонни. Он боролся с мальчиком в кухне, потом выстрелил ему в спину, когда тот побежал по коридору, настиг его и выпустил в сына еще девять пуль, когда тот пытался уползти от своего отца в сторону какого-то воображаемого укрытия.

Зах заглянул во вкладку с фотографиями в середине книги в поисках фотографии Джонни. Худой ухмыляющийся парнишка с плохо подстриженными темными волосами, в ужасных очках и с ушами, которые торчали как-то слишком уж по-дурацки. В общем, выглядит, как сотни знакомых Заху компьютерщиков, и не так уж отличается от того, как сам он выглядел в пятнадцать лет. Такое дерьмо может случиться с кем угодно.

Присев к столу, Зах принялся читать о семье Листов. Обычно он не читал таких вещей, но история оказалась довольно любопытной. Семью Листов нашли ни много ни мало через месяц: все они были выложены рядком в спальных мешках в гигантском бальном зале, тела уже почернели и раздулись.

Когда стемнело настолько, что не стало видно страницу, Зах встал и машинально включил верхний свет. Он читал еще часа два, пока не услышал шевеление и зевки из спальни.

Протирал со сна глаза, в дверном проеме возник встрепанный Тревор. Он натянул мешковатые черные тренировочные штаны, но так и остался без рубашки.

— Я надолго вырубился?

— На пару часов. Я подумал, тебе это не помешает.

— Почему ты это читаешь?

Зах положил книгу на стол.

— А почему это читаешь ты? Я хочу сказать, это, конечно, не мое дело, но по-моему, это довольно депрессивно для человека в твоем положении.

Подтянув второй стул, Тревор сел к столу.

— Я всегда читаю такие книги. Надеюсь, что одна из них поможет мне понять, почему герой это сделал.

— И как успехи?

— Никаких. — Внезапно Тревор поднял голову, пригвоздив его взглядом стальных глаз. — Вообще-то я хотел спросить, почему ты читаешь книгу, которая была у меня в рюкзаке? Я не говорил, что ты можешь рыться в моих вещах.

— Извини. — Зах поднял руки. — Мне просто хотелось что-нибудь почитать, а ты спал. Я ничего больше не трогал.

Великолепно. Прекрасная из них пара: профессиональный ищейка и помешанный на неприкосновенности личной жизни. Зах решил, что сейчас, пожалуй, не самое лучшее время говорить Тревору, как ему понравились рисунки в блокноте, а о протоколах вскрытия лучше вообще не упоминать.

Тревора это объяснение, похоже, не удовлетворило, но он. Решил сменить тему. Заметив Заховы записки, он отодрал одну от стола. Прочел.

— Что это?

— Номер телефонной карты.

— Для чего?

— Звонить по телефону.

Тревор мрачно глянул на Заха, но решил и это пропустить.

— Есть хочешь?

— Умираю с голоду.

Они извлекли из-под дивана присланную Кинси банку равиоли и съели их холодными, с помощью добытых из кухонного ящика вилок. На вкус было ужасающе, но, давясь проглотив еду, Зах почувствовал себя лучше. Он наблюдал за тем, как Тревор вливает в себя одну за другой две подряд колы — так, бывает, пьют пиво, заглатывая его ради быстрого химического действия, а не чтобы утолить жажду или из-за вкуса. Зах начинал думать, что способен наблюдать за Тревором всю ночь напролет.

— Хочешь еще чего-нибудь? — спросил он, думая, что они, может, поедут и поедят в городе.

Тревор поглядел на него несколько сконфуженно.

— Можно…

Все что угодно, хотел сказать Зах, но спросил только:

— Что?

— Можно мне еще травы?

Рассмеявшись, Зах выудил из кармана наполовину скуренный косяк. Косяк был слегка влажным, но запалился вполне сносно.

— Я думал, ты к траве не привык, — сказал он.

— Не привык. Мне она никогда раньше не нравилась. Но мой папа обычно много курил. В тс времена, когда еще рисовал, и я просто подумал…

— Что? — мягко спросил Зах. — Что ты мог бы сообразить, почему он перестал?

Тревор пожал плечами.

— Если бы я вправду хотел понять именно это, я бы начал пить виски. Бобби обычно говорил, что трава подстегивает его воображение, а когда оно иссякло, он отказывался курить, даже когда мама пыталась его заставить. Как будто он даже не хотел больше пытаться.

— Может, он знал, что все прошло, что теперь ни делай.

— Может.

Так они сидели у стола, курили и разговаривали. Когда Тревор передавал ему косяк, Зах заметил узор выпуклых белых шрамов у него на левой руке. Ему надо было нанести шрамы и вовне, подумал Зах, чтобы они соответствовали тем, что внутри. Но он еше не знал Тревора настолько хорошо, чтобы сказать это вслух. Вместо этого они говорили о Новом Орлеане, бурлении и суете французского рынка, о том, как мощенные булыжником улицы в свете газовых фонарей выглядят по ночам сплошь золотом и чернью, о неоновом мазке улицы Бурбон, о реке, что пульсирует по городу точно грязная коричневая вена.

Наконец оба они начали зевать. Тревор встал и потянулся всем телом. Зах глядел, как свободные тренировочные съезжают на самые тазобедренные кости, а потом спросил себя, почему он пялится — он же уже все видел сегодня.