Книга Чертова дюжина - Иван Сербин

— Пропустите, — скомандовал он солдату.

Тот разжал хватку, и человечек буквально осыпался вниз. Впрочем, знакомство с оперативником не убавило его пыла. Маленький, со смешным ватным пушком, сквозь который проглядывал розовый блестящий череп, необычайно взволнованный, он напоминал бойцового петуха. Такой же жилистый, шустрый. Едва почувствовав себя свободным, человечек налетел на майора грудью.

— Вы понимаете, что делаете?! — орал он, активно размахивая сухонькой стариковской ручкой. — Понимаете вы?!

Котов кивнул:

— Разумеется. Я работаю.

— Правильно! Вы работаете! Вы работаете!!! Но вы не даете работать нам! Почему из-за вашей работы должны страдать другие?!

— До сих пор я не заметил среди ваших сотрудников особо страдающих. — Котов улыбнулся. — Не сочтите за труд, приведите хотя бы одного.

— Слушайте, бросьте передергивать, молодой человек! — окрысился старикан. — Вы еще пешком под стол ходили, когда я пришел в «Останкино»! Слышите, вы?! Пешком под стол! Вы не имеете права скрывать от людей подобные новости!

— Какие «подобные»? — посуровел майор. — О ядерных фугасах? А знаете, что случится, когда на улицы разом выбегут девять миллионов насмерть перепуганных людей? Представляете вы, что начнется, когда эти девять миллионов кинутся штурмовать вокзалы и аэропорты? Я расскажу вам. Начнется давка, которая быстро, очень быстро перерастет в панику. Люди станут убивать друг друга, и число жертв будет исчисляться не сотнями — нет! — и даже не тысячами, а десятками, сотнями тысяч! И все потому, что некий поборник всеобщей информированности, в данном случае вы, вовремя подаст новость в эфир. Указ Президента я уже зачитывал, но, если вы чего-то недослышали, могу прочесть еще раз. Специально для вас. Через тридцать минут в город войдут войска, начнется эвакуация граждан. И я не позволю вам поднимать панику. Слышите? Скажу больше. Вы будете делать то, что я прикажу. Никаких новостей, ничего. Можете в нейтральных тонах запустить историю о взрыве аммонитовых зарядов, повлекшем за собой разрушение Курского вокзала, но перед тем, как она пойдет в эфир, я хотел бы просмотреть материал.

— Вы обыкновенный тоталитарный чурбан! — возопил режиссер, вздымая руки к потолку, будто молил господа бога о том, чтобы на голову Котова обрушилась кара небесная. Однако гром и молния не ударили, Котов не пал грудой пепла к ногам возбужденного старичка. И тот ни с того ни с сего стих. — Я профессионал. И что же мне прикажете делать? У нас уже целая передача смонтирована.

— Передачи не будет. Можете считать это приказом. Нарушите — отправитесь за решетку. Об этом я позабочусь. А в вашем возрасте отсидки не очень хорошо отражаются на здоровье. Так что мой вам совет: прежде чем пустить передачу в эфир, принесите кассету ко мне, я ее просмотрю. Без моей резолюции не выйдет ни одна передача.

— Это политическая цензура, — прошипел старик, прищуриваясь. Из бойцового петуха он превратился в беззубую змею.

Котов усмехнулся.

— Называйте это как угодно, мне наплевать. — Совершенно невежливо он повернулся к старику спиной и кивнул стоящему у двери оперативнику. — Проводите товарища.

Тот легко ухватил старика за плечи и вывел за дверь.

* * *

Оказавшись под Трубной площадью, Генерал вновь вытащил из кармана переговорное устройство и набрал код.

Рация откликнулась моментально:

— «Осень», слушаю.

— «Москва-один», мы у второго маяка.

— Превосходно, вы в графике, — откликнулся Шептун. — Далее связь на маяках либо в случае непредвиденных задержек. Отбой, парни.

Сейчас находиться в эфире было небезопасно. Конечно, вероятность засечения подобных радиопереговоров крайне мала, плюс к тому они использовали скремблер, превращающий человеческую речь в набор невразумительных звуков: шипение, бульканье, что-то абсолютно абстрактное, — и все же лучше не рисковать.

Они двинулись по узкому водостоку в сторону Театрального проезда. Подземный ход тянулся не точно под Неглинной улицей, а под домами, периодически уходя в сторону водозаборных колодцев. Изредка им попадались решетки. Серые пятна света падали на бетонный пол и ржавые стальные ступени, ведущие наверх. В такие моменты шум города доносился отчетливее. Ревели машины, разговаривали люди, однако голоса их не распадались на отдельные слова и фразы, а сливались в общий гул.

Генерал не любил освещенных мест. Освещенные места отбирали у них основное преимущество — невидимость. В темноте боевиков не смог бы увидеть никто. Их приборы ночного видения — отличные американские «М972» — не имели активных элементов и не улавливались другими приборами. При столкновении с противником, оснащенным отечественными приборами, боевики имели бы значительное превосходство.

Они прошли метров триста, когда чуть впереди послышался странный клацающий звук. Кто-то открывал чугунную крышку колодца. Группа остановилась. Гулко разбивались об пол капли воды, падающие с потолка. К этому монотонному биению примешивался чей-то голос. Сперва глухой и размытый, он быстро обретал конкретность, четкие формы.

— Зараза, — недовольно бубнил кто-то. — Теперь ищи здесь, ползай. Гады! Вечно чем-нибудь да недовольны. Все им не так. То горячая вода им слишком горячая, то холодная чересчур холодная. То вообще никакой воды.

— Не ворчи, — громко и весело ответил второй голос.

Генерал моментально опустился на колено, выставив перед собой бесшумный «вал». Стоящий за ним Леденец тоже поднял оружие и чуть пригнулся, открывая обзор остальным. Дофин и Ватикан застыли неподвижно. Шедшие последними Айсберг и Белоснежка развернулись на сто восемьдесят градусов, прикрывая спину.

Прильнув к кирпичной стене, Бегемот судорожно прижал автомат к груди, оглянулся на Чубчика, спросил едва слышным шепотом:

— Что?

Тот приложил палец к губам: «Молчи».

Группа замерла. В очках ночного видения мир приобрел изумрудный оттенок: стены с налипшей на них слизью, мусор в дренажных канавах, влажный потолок, на котором конденсировались капли испарившейся раньше воды, и светло-желтое, почти белое пятно света впереди. На мгновение его заслонила чья-то тень, затем человек отступил в темноту. Следом за ним вниз спрыгнул второй с металлическим чемоданчиком в руке. Зажегся тусклый лучик дохлого двухбатареечного фонарика.

— У тебя еще светит? А у меня уже несколько дней батарейки сели. Хотел купить, да забыл как-то, — сообщил молодой голос.

— Вот же гадство! — продолжал ворчать первый, занятый исключительно собственными горестями. — Думал, с утра быстренько все сделаем да часиков в десять домой уйду. А вместо этого три часа по г… таскаюсь, да неизвестно еще, во сколько закончим. Вот ты мне скажи, чего бы им трубы не поменять?..

* * *

Парочка стала удаляться в противоположном от группы направлении. Не произнося ни слова, Генерал поднес запястье к глазам и посмотрел на часы. Без десяти двенадцать. Они выбились из графика.