Книга Кубинское каприччио - Чингиз Абдуллаев

– Да. Я стараюсь находить преступников, которые нарушаютзаповеди Бога и человеческие законы.

– Какие заповеди Бога они нарушают? – спросил третий старик,возможно, приехавший из Хачмаса.

– Не убей и не укради. Тех, кто их нарушает, преследуетзакон. Эти заповеди есть и в ваших священных книгах, отцы, – в Торе, в Библии,в Коране. Во всех священных книгах. Но люди перестали бояться Бога и неисполняют человеческих законов. Тогда приходится их находить и наказывать.

Они переглянулись.

– Кто ты такой, что присвоил себе это право? – спросилпервый. – Ты не Ангел Смерти и не Бич Божий. Почему ты считаешь себя вправепомогать Ему карать и миловать виноватых?

– Я заработал это право своим тяжелым трудом. Еслипосчитать, сколько подобных типов я вычислил для наказания, получится оченьбольшое число.

– И ты никогда не ошибался?

– Конечно, иногда ошибался. Но намеренно я ошибок не делалникогда.

Фатьма внесла чай, расставила вазочки с вареньем, сладости,нарезанные дольки лимона. Старики снова переглянулись.

– Что в твоем понимании есть Истина? – уточнил третий. – Какты ее понимаешь и принимаешь?

– У каждого своя Истина. Но есть нечто единое, что насобъединяет. И это те заповеди, которые должны соблюдать люди.

– Тогда что есть Ложь? – спросил первый.

– Все, что противоречит Истине. Или служит Злу.

– Ты умеешь мыслить, – похвалил его второй. – А кому ты сампоклоняешься? Только Истине? Или ты веришь в свой Разум больше, чем в Небесный?Кому ты сам поклоняешься, создавая себе кумиров?

– Не создаю. Мой разум несовершенен, но мой дух трудносломить. Я служу Истине и верю в Разум. В любой Разум – Космический,Вселенский, Галактический и в собственный.

– Нам говорили, что ты родился в этих местах, – сказалтретий, – это правда?

– Не здесь. В столице.

– Значит, мы твои земляки, – продолжал третий. – Тогда скажинам: во что ты веришь? Милосердие или достойное воздаяние, карающий мечправосудия или божья кара. Что тебе ближе?

– Достойное воздаяние, – почти не думая, ответил Дронго, – япомню Конфуция. Он сказал: никогда не плати за зло добром, иначе чем тызаплатишь за добро. Плати за добро добром, а за зло по справедливости.Достойное воздаяние, – повторил он.

– Ты жесток, – сказал первый, – в тебе нет сострадания.

– Я могу сострадать овцам, но не волкам. Для них в моемсердце нет места милосердию.

– А овцам ты часто сострадаешь? – спросил второй.

– Я стараюсь защищать их. Но не всегда получается.

– Ты сам как волк-оборотень, – задумчиво произнес третий, –ты пробираешься в стаю хищников и там наносишь свои удары один за другим. И тыуже попробовал крови. Тебя нельзя будет остановить, а только посылать противновой стаи волков.

– В мире они еще не перевелись, – поднял голову Дронго, –значит, я буду таким оборотнем, пока не истреблю последнего из волков.

– Ты взял на себя тяжкую миссию, – вздохнул первый старик, –и путь твой будет усыпан шипами и слезами. И никто не скажет тебе спасибо. Ниовцы, отданные на заклание, ни волки, которых ты так легко убиваешь. Никто тебяне поблагодарит. Это ты понимаешь?

– Я готов к этому. Мне не нужна благодарность. Я всего лишьделаю свое дело. Очищаю мир от волков.

– Мы пришли увидеть тебя, – сообщил второй, – и попытатьсяпонять – кто ты такой. Теперь мы знаем, кто ты.

– Волк-оборотень, – усмехнулся Дронго.

– Хуже. Ты волк-одиночка. Тот самый хищник, который самможет порезать стадо овец. Или стадо волков. У тебя нет никаких законов иправил, порядков и запретов. Ты сам себе закон и запрет. Будь осторожен.Гордыня может привести тебя совсем в другое место.

– Я вас понимаю.

– Но если Бог будет в твоем сердце, ты исполнишь свою миссиюдо конца. В этой жизни тебе не будет покоя. Ни на земле, ни в небе, ни подземлей. Может быть, в другой жизни. Но мы не можем тебе этого обещать. Тынарушаешь много других заповедей и законов, и впереди у тебя возможен черныймрак.

– Я к этому готов, – он хотел еще что-то сказать, нопочувствовал, как глаза закрываются, голова тяжелеет и он уже не в силахпротивостоять собственной сонливости. Когда он открыл глаза, рядом никого небыло. Он сидел за длинным пустым столом. Дронго поднялся и прошел на кухню.Фатьма готовила ужин. – Фатьма, – тихо спросил он, – сюда кто-нибудь приходил?

– Нет, – ответила она, – никто из людей к нам не заходил.

– Понятно. Значит, мне все приснилось. – Он повернулся,чтобы выйти, и только тогда смысл сказанного Фатьмой дошел до его сознания.

– Людей не было, – мрачно повторил он, – может, приходилкто-то другой.

Она взглянула на него и ничего не ответила. Он вышел встоловую, прошел в гостиную и сел за тот самый стол. Вот и гадай теперь. Тебеприснилась эта встреча или она была на самом деле? Он не успел додумать этумысль до конца, как услышал шум в коридоре. В гостиную прошли Борис Измайлов иЗинур Марчиев. Оба были в мрачном настроении и не готовы к долгим разговорам.Дронго понимал состояние обоих. Они вернулись из дома Хуршиды, где им пришлосьвыслушать много нареканий в свой адрес. Если в доме мужчины убивают егородственницу, а он не может ее защитить, то как он смеет называть себямужчиной. Никто не скажет этого прямо в лицо, но каждый об этом будет думать. Ипозор ложится на всех мужчин, которые были в доме.

Дронго знал много легенд, рассказывающих о правилах чести.Когда один «кровник» уезжал в дальние страны, он привел свою жену к другому«кровнику». Они убивали чужие семьи ровно сорок лет. Но никто и никогда нестрелял в спину, не убивал женщин и детей. Строгие правила такой войныдиктовались честью обоих родов. Но «кровник» привел свою жену и попросилразрешения у своего заклятого врага оставить ее в этом доме. «Кровник» хорошознал, что его враг – человек чести и в таком убежище его жене ничто не грозит.

Борис тяжело уселся на стул, шумно вздохнул.

– Хорошо, что сегодня прилетает Асиф. Трудно быть старшим всемье, исполняя все его обязанности.

– Иса поехал за ним, – вспомнил Дронго. – Что там говорили?

– Они считают Хуршиду почти мученицей, – сообщил Борис, – иесли так пойдет дальше, то уже через несколько дней они причислят ее к ликусвятых. Что у вас?

– Звонили из Баку. Разносчик газет оказался прав. Старик былиностранцем, грузином. Но это не Мильман.