Книга Дикий Талант - Виталий Обедин

На спинке стула у Молнии — перевязь с кинжалом и шпагой.

Вижу Дакоту.

— Не забудь свои дорожные бумаги, — говорит Фер моему «слуге», орудуя ножом и вилкой. — Ищейки из Второго департамента так и рыщут вокруг в поисках смутьянов и саботажников…

При этом Ослиная Задница не перестает разделывать перепела.

Вообще воспоминания о Фере у меня довольно смутные. Знаю, что он приходится мне дядей, хотя старше меня всего года на три-четыре. Когда-то мы вместе играли: маленькие големы, которых мы мастерили, сражались между собой. Его Повелитель Ужасов и мой Король-Дурман. Помню, что Фер получил свой Талант довольно поздно и очень сильно после этого изменился. Хотим мы того или нет, обретение Таланта у нас, Малиганов, означает взросление.

Ну, Феру это на пользу не пошло. Трудно представить, что я когда-то видел его смеющимся. Затворник, чужой, непонятный, просто скучный. Сын Марана, как болтают, но Древоточец отпрыска, мягко говоря, недолюбливает. То же прозвище Ослиная Задница прицепилось к Феру с легкой руки Марана. С тех пор между отцом и сыном откровенная вражда.

Башмаки Фера выглядят так, словно прошли немало лиг — в основном, правда, вокруг книжных полок. Царапины, потертости; медные пряжки самого немодного в этом веке фасона потускнели и покрыты патиной. Чулки белые, но словно не раз стиранные, на левом — пятно, похожее на масляное. Камзол тоже не самый модный: узкий и длинный. какого-то не очень опрятного темно-синего, почти черного цвета и покроя, напоминающего одеяние сельского пастора. Жилет — зеленовато-болотный. Шейный платок словно кем-то тщательно измят и плохо, хотя и туго, повязан. Если подойти ближе, видно, что на воротничке — черные следы, как от долгого ношения. На платке тоже пятна.

Сидит Фер напряженно, не слишком удобно. На него даже смотреть не очень приятно, сам начинаешь ерзать и устраиваться. Фер скован, хотя в манерах его чувствуется хорошее воспитание. Вообще, кажется, эта скованность поз и движений у Фера от внутренней несвободы, в нем есть что-то от человека, проглотившего обнаженный клинок. Как при взгляде на Корта понимаешь, что тому свободно и легко и будет свободно и легко в любой другой позе, так и при взгляде на Фера сразу чувствуешь — этот человек в каждом положении ищет не удобство, а нечто иное. Некую твердость, нужность. Он все время как бы позирует, словно утверждает этим некую истину.

Фер — последователь Строгой Церкви, так я слышал. Впрочем, он этого не скрывает.

Малиганы по своей природе агностики — как и большинство обладателей Древней крови. Прекрасно зная о существовании бога, мессии, шести Герцогов, хаоса и тому подобного, мы не находим нужным верить — нам вполне достаточно знать. Фер другой.

Увидел «тетю» Клариссу. Легкомысленное создание с капризными губами, карими глазами и непокорными, вьющимися от природы каштановыми кудрями. То есть она забавная. На Клариссе ярко-зеленое платье с приятным вырезом. Дакота, похоже, там уже все хорошенько разглядел — впрочем, Кларисса больше заманивает, чем выставляет напоказ. Самые интересные открытия ждут моего «слугу» ночью. Если, конечно, он не забаррикадирует дверь своей комнаты шкафом и не зарядит пистолеты. Кларисса не назойлива, но привыкла получать то, чего ей хочется. Вообще Клариссе нравится нравиться. Хотя какой женщине это не нравится?

…увидел Лоту.

Сестрица по сравнению с Клариссой — строгий ангел, почти монашка. Лота — очень светлая. Высокая, стройная, не сразу заметишь, что плечи у нее широковаты. Бедра, напротив, уже; тонкая талия. Лота двигается и смотрит. На — светлое, цвета шоколада со сливками, летнее платье,

не слишком открытое. Черные волосы собраны наверх. Шея открытая, точеный изгиб. Я по нему скольжу взглядом — и у меня мурашки. Вообще в комнате от Лоты сразу светло, как светло бывает в детстве. Она изменилась. Четыре года ее не видел. Сестра стала взрослее: линии тела мягче, они плавные, в походке появилась какая-то очень интересная уверенность и сильная, спокойная грация. Я вижу, как движутся ее бедра под платьем — и мне хорошо и тревожно одновременно. Она останавливается и смотрит на меня прямо, называет не моим, придуманным именем «Генри», а я стою и гляжу на нее. У нее высокие скулы и нос, может быть, чуточку длинноват — но это прекрасные скулы и отличный, великолепный, само совершенство, нос! Мне нравится ее взгляд — Лота стала старше, женственней, и все это я вижу в ее глазах.

У нее глубокий, чуточку сипловатый голос — такой очень характерный, не похожий на одинаковые голоса всех этих дворяночек. Резкое, режущее, острое «р», от звука которого у меня по спине холодок. Четкое произношение — может быть, с пережимом на согласные; отчего ее речь кажется не по-женски твердой, волевой. Но голос, несомненно, женский, волнующий. Эта хрипотца царапает, задевает, не дает спокойно слушать. Этот голос находится в некотором контрасте с внешностью — губы с трещинками, чистое девичье лицо, глубокие, широко раскрытые глаза — и уверенный, низковатый голос с хрипотцой, чуть подсевший, словно после бурной ночи.

Я стою и смотрю. И слушаю, конечно, слушаю.

— На кой тебе понадобилось брать эту дрессированную гориллу, родич? — спросил Молния насмешливо. И посмотрел на меня.

Вот я и дома. Пора снова привыкать к семейной манер общения.

Ни слова в простоте.

— П-потому и н-нанял, что дрес-сирован-н… нннн- Проклятая буква опять застряла. Корт поднял брови, глядя на мои мучения.

— …что дрессированная, — выговорил я неожиданно чисто — даже сам удивился.

Молния хмыкнул, покачал головой. «Играем, значит? — читалось в его глазах. — Ну-ну». Я пожал плечами. Думай как хочешь, Молния.

— Ступай! — велел я Дакоте.

— Я мигом обернусь, — пообещал этот мошенник с неподдельной искренностью в голосе. — Туда и обратно…

Словно я без него уже жить не могу.

Забавно все-таки. Стоило оказаться среди родственников, как Дакота из временного союзника, которого вынужден терпеть, превратился чуть ли не в лучшего друга. По крайней мере, относиться к нему я начал с большей симпатией. Уже «мошенник», а не «проклятый ублюдок». Прогресс налицо.

Я махнул Дакоте и двинулся к сестрице.

Внезапно дорогу мне заступили. Я поднял голову.

Передо мной стоял лорд Фер, Ослиная Задница. В руке у него была обглоданная перепелка с кусочком мяса; салфетка на груди — в пятнах соуса и чесночного масла. Одна капля, как я заметил, попала и на стекло очков. Почему, хаос возьми, он их не вытрет?

Глаза за стеклом — зеленовато-болотные, мутные — моргнули.

— Как поживает твоя железная рука, родственник? — спросил Фер светским тоном. У Фера особая манера поджимать губы, отчего лицо его становится похоже на лягушачью маску — с узкой длинной щелью рта. — Не удивляйся. Наслышан, наслышан о твоих подвигах… Прими мои соболезнования.

— С-с?… Что?

Фер неприятно оскалился: