Книга Укрощение герцога - Элоиза Джеймс

– Бросать людей через всю комнату – хорошее упражнение.

– Как вы думаете, есть у нашей актрисы друг?

Рейф подвинул свой стул так, что теперь его плечо почти касалось плеча Имоджин.

– Да уж, не без того, – сказал он, когда лицедейка спрыгнула со сцены прямо в объятия молодого человека, поднявшего ее высоко в воздух, а потом торжественно вынесшего из парадной двери.

– А где они… – начала Имоджин, но не закончила фразы.

– Где они проводят ночь?

Он не мог бы сказать, покраснела ли она, из-за слоя румян на ее лице.

– Разумеется, я не посмел бы этого выговорить в обществе такой почтенной леди, как Гризелда.

Имоджин хмыкнула. Она бросила на него взгляд исподтишка, потом беззаботно рассмеялась.

– Что? – спросил Рейф, наклоняясь еще ближе к ней, так что его рот оказался возле ее неестественно желтых кудряшек.

– Я ничего не сказала.

Голос ее звучал дерзко и вызывающе, но внимание Рейфа привлек изгиб ее уха. Он мог его различить сквозь желтую пену кудряшек.

– Вы совсем не похожи на Гризелду, – сказал он ей на ухо и с удивлением услышал, как вибрирует его голос. А потом дотронулся языком до этой изящной розовой раковины.

Она вздрогнула.

– Вы прекрасны на вкус, – сказал он. – Вы сладостная и женственная, несмотря на то что напускаете на себя вид легкомысленной, умудренной житейским опытом вертушки.

– Вы говорите, как Рейф! – сказала Имоджин и бросила на него хмурый взгляд. – Я вовсе не собираюсь становиться любовницей одного человека и принадлежать только ему. Вы представляете, что вынуждена делать эта женщина, чтобы просуществовать?

– Да, – пробормотал Рейф, снова склоняясь к ней.

Но ее глаза сверкнули так, как могли загореться только глаза Имоджин.

– Женщины по всей этой стране вынуждены добывать себе хлеб насущный постыдным способом, – сообщила она ему.

Был только один способ заставить ее замолчать. Однако даже это не сразу сработало. Она пыталась что-то сказать и била его по плечу изящным кулачком. Но Рейфу было наплевать.

Он не целовал женщину, по-настоящему не целовал, с тех пор, как умер его брат, а потом начал пить, и все радости жизни отошли на задний план и испарились вместе с виски. Теперь же он смог почувствовать трепет ее нежной и полной, а сейчас недовольно выпяченной нижней губы. Она была слишком полной для безупречной красоты и чересчур нежной, чтобы ее можно было назвать иначе, чем совершенством.

Она перестала сопротивляться. Ее стройные белые руки обвились вокруг его шеи, и теперь для него перестал существовать запах разлитого джина и табачного дыма, царивший в гостинице. Он ощущал только невинный женский аромат Имоджин, которая, несмотря на свои претензии на свободомыслие, не завела любовника. Пока.

На стол возле них со стуком поставили блюдо.

– Я плачу за выступления на сцене, – сказал Хайнд. – А вы двое, похоже, слишком нетерпеливы, чтобы вести себя должным образом.

Рейф отстранил Имоджин и медленно поднялся на ноги, с яростью глядя на Хайнда.

– Вы, кажется, позволили себе невежливое замечание, касающееся этой молодой леди? – спросил он негромко. Но в этой части зала воцарилась тишина, как в стоячей воде пруда. – Мистер Хайнд, кажется, вы позволили себе какое-то дерзкое замечание?

– Нет, – запинаясь пробормотал Хайнд, теперь вовсе не похожий на того дюжего малого, который был способен бросить одного из своих гостей через все помещение. – Я ничего не говорил! Ничего!

– Хорошо. – Рейф снова уселся на место.

Хайнд поспешил бочком ускользнуть подальше от них.

– О Боже! – прошептала Имоджин. – Гейбриел, теперь все на нас глазеют!

– Пейте вино, – ответил Рейф. – Они очень скоро забудут о нас и вернутся к любимым развлечениям. – Он посмотрел на Имоджин: – Я думаю, они потрясены видом ваших волос. Этот парик выглядит как нечто среднее между штопором и блеском молнии.

Теперь ее кудри вырвались на свободу и торчали во все стороны.

– Пепельнокудрая Медуза, – сказал развеселившийся Рейф.

Глаза Имоджин сверкали не только от возбуждения – в них горело желание. И от этого взгляда Рейф затрепетал, как подросток, впервые в жизни обнявший девушку. Он чувствовал, как бурно и глухо бьется его сердце. «Она желает Гейба, а не меня», – сказал он себе. Имоджин начала стягивать перчатки.

– Что вы делаете? – спросил он хрипло.

– Снимаю перчатки, чтобы поесть этого замечательного пирога с голубями, который вы заказали.

Мужчины, окружавшие их, вернулись к излюбленному занятию – они поднимали кружки с элем и подносили их ко рту, при этом ссорились, орали и продолжали вести себя почти как безумцы, какими, вероятно, и были. Она уже стянула перчатки и теперь оглядывалась в поисках столовых приборов. Рейф подал ей вилку.

– Где вы ее нашли?

– В такое место, как это, следует приезжать с собственными столовыми приборами.

К счастью, в этот момент раздался одинокий звук трубы, и это спасло Рейфа, который вовсе не был уверен, что сможет смотреть, как она ест, и не попытаться усадить Имоджин себе на колени и не съесть ее самому.

– Это, должно быть, Кристабель, – сказал он, хотя никаких комментариев и не требовалось.

– Действительно, судя по вывеске на двери, это должна быть «Любовница любви», – сказала Имоджин, и на устах ее запорхала улыбка.

Рейф взял ее руку без перчатки и поднес к губам.

– Конечно, ей можно предоставить свободу действий за ее же деньги, – заметил он медленно и тихо.

Она покраснела. Это было заметно даже сквозь толстый слой пудры и румян.

Зрители завопили. Они повскакали с мест, мужчины рванулись вперед, стараясь смести с дороги как можно больше людей и освободить проход к сцене. Все нарастающий шум показывал, что Кристабель прибыла и сейчас появится на сцене.

– Если они все встанут, мы ничего не сможем увидеть, – сказала Имоджин.

– Сомневаюсь, что они сядут на свои места, – сказал Рейф и тут же гаркнул во всю глотку: – А ну сядьте, вы, там впереди!

Но океан людей впереди не имел ни малейшего намерения подчиниться и сесть. Они рвались на сцену, и сдержать их могли только пять или шесть дюжих малых, охранявших подступы к сцене.

Имоджин поднялась на цыпочки.

– Как она выглядит? Вы не сказали, видели ли ее прежде.

– Кристабель? Волосы у нее взбиты даже выше, чем у вас, если это то, что украшает женщину.

Не имело значения то, что Имоджин была в сто раз красивее, чем Кристабель. Имоджин не нуждалась в том, чтобы он превозносил ее красоту.