Книга Разборки дезертиров - Сергей Зверев

После ужина я выдал каждому по две таблетки, кратко проинструктировал. Никому не спать (отбой в одиннадцать), поменьше эмоций. Но возбуждение, охватившее меня, рвалось наружу. Копошились страдальцы, готовясь к отбою. Я сидел на нарах, тупо глядя перед собой, когда ко мне подвалила убогая Масяня, села напротив и выставилась всепонимающим взглядом искушенной куртизанки.

– Переспишь со мной напоследок, герой?

– На какой последок? – не думаю, что в это мгновение моя физиономия обомлела от счастья. – Ты куда-то уезжаешь?

– Ага, в отпуск, – улыбнулась старуха. – Надоело конопель месить. Месишь, месишь, а уроды даже понюхать не дадут… Не парь мне мозги, герой, по твоей физиономии видно, что ты свалить собрался… Не дергайся, глупыш, неужели в твоем сознании образ Масяни ассоциируется с образом стукачки?

Образ Масяни прочно ассоциировался с концом света. Я сглотнул, ощутив себя очень неловко.

– Нормально себя чувствуешь? – насторожилась собеседница. – А то смотри, у тебя такая физиономия, что наши гоблины-затейники живо все прочухают, и будет тогда кое-кому вольная воля.

– Да вполне себе сносно, – промямлил я. – Спасибо за предупреждение, Масяня.

– Кушай с булочкой, – ощерилась старуха. – Нет таких великих трудностей, которые не придумает себе русский человек… Отсюда не убегают, герой. А кто пытается, падает замертво и уже не рыпается. Живи себе спокойно, терпи, наслаждайся минутами отдыха… Ты уверен: а) что не хочешь со мной переспать? и б) что желаешь поменять унылую рабскую долю на состояние мертвого мученика?

«Не такая уж она и старая», – подумал я, невольно всматриваясь в отталкивающие черты изможденной женщины.

– Сорок один год, – прочитала мои мысли Масяня. – Синеокая Татьяна – белый маг первой степени, выпускница факультета психологии, хозяйка салона колдовства и магии «Белый лебедь».

– Ну и названьице, – поморщился я. – Есть такая колония для приговоренных к высшей мере в Соликамске.

– Не повезло, герой, – развела руками Масяня, – подвела интуиция. И на мага, как водится, бывает проруха. Тебя же не интересует вопрос, кто меня сюда упек и почему я проворонила такое бесславное падение в зените бизнеса?

– Сапожник без сапог, – вздохнул я. – Послушай-ка, Масяня, если ты такая вся из себя проницательница…

– Прорицательница, – поправила «старуха». – Бывшая.

– …Ты должна представлять, что случится со мной в скором будущем. Ну, так, ради смеха…

– Я не знаю, – помедлив, призналась женщина. – Нет, касатик, я, серьезно, не знаю… Туман клубится перед глазами – плотный такой, дурной, темные силы высвобождаются, не дают прорицать… Не та я уже, не вижу через мглу… Но в одном могу тебя уверить – сегодня ночью ты не умрешь. Не излучаешь ты сегодня предсмертной ауры, успокойся, уж я-то чувствую. Подожди до завтра.

Я открыл было рот.

– И не трахнешь ты сегодня меня, не переживай, – махнула костлявой дланью колдунья. – Это я так, чтобы тоску нагнать, спросила. Вы, мужики, создания дохлые. Наломаетесь за день, только и способны стакан до рта донести.

– Прости, Масяня, – смутился я. – Не смогу я сегодня, ты же не глупая, понимаешь… Слушай, а ты знаешь, что ученые обнаружили мужской климакс – снижение уровня половых гормонов при достижении определенного возраста или стрессовой ситуации? Андрогенная пауза называется.

– Юморист ты, герой… – Рабыня издала пугающий клекот. – Ладно, не буду тебе докучать, набирайся сил, медитируй. Пожелай нам всем счастливо загнуться.

– Вас освободят, – хмуро буркнул я. – Мы пробьемся, Масяня, расскажем людям об этом жутковатом местечке, и вас непременно освободят.

– Верю, касатик, – в глазах рабыни засияла грустная смешинка. – Но прежде чем это произойдет, ты станешь героем местного эпоса, причем героем не таким уж положительным. – Она потянулась ко мне, положила руку на предплечье – очень странно, но я не чувствовал отвращения. – Представь, касатик, что произойдет в этом сраном бараке после твоего побега. Охрана озвереет, расстреляют каждого десятого, если не пятого, режим ужесточат до полного абсурда – а ради чего такие страдания? С подводной лодки не убежишь, дорогой мой, океан кругом…

Ветер волок набухающие тучи. В отдалении грохотал гром, молнии озаряли оконные решетки. Меня не тронули прощальные слова Масяни. Жить в дерьме во имя сомнительного спокойствия окружающих? Какое же тут спокойствие, если люди гибнут практически каждый день?

– Луговой, не пора? – поднял голову Хомченко.

Шевельнулся Шмаков через нары – вспыхнули глаза.

– Пару минут терпим… – Я отмерял мгновения, как секундомер. Одиннадцать тридцать пять. А вдруг фургон опоздает? (Версию, что он вообще не придет, рассматривать даже не хотелось). Положим охрану в бараке, куда бежать? А вдруг, не приведи бог, с пальбой? В том-то и дело наше безнадежное, что из барака не слышно, подъехала ли к подсобкам машина…

– Слушай, мужики… Пойду первым, вроде как в сортир, пульну отвод… в смысле (наблатыкался по жаргонным словечкам), отвлеку этих громозек, а там и вы подтягивайтесь. Но не топайте, ради бога, как на плацу в парадный день…

– Дуй, Михаил, – азартно зашептал Шмаков. – Наваляем этим упырям по первое число…

Адреналин кипел, как металл в домне. Я брел по освещенному проходу – руки плетью, в голове хорал. Обстановочка в бараке – бледная копия армейской. Нары обрывались, далее – коридор. Каптерка, как в казарме. Вместо Ленинской комнаты – пустой бокс без окон, вертухаи там тренируются с живыми «грушами». Канцелярия «ротного» – десятника Василия, который после отбоя вроде бы куда-то умотал (вертухаям предоставлялось общежитие километрах в трех к югу, где они и проводили свободное от службы время). Вместо «сушилки» и «бытовки» – каморка с раскладушкой; там, где у защитников Родины оружейная комната – освещенная дежурка. Длинная стойка со встроенной дверцей…

Чвыр и Гонорея самозабвенно лупились в карты. Побрякивали пивные бутылки («Варштайнер» пьют, – отметил я с завистью). Три бутылки благополучно усидели – явно не последние.

– Умора, блин… – заливался жиденьким хохотком Чвыр. – Вот гляжу я на тебя, Гонорея, и сразу понимаю, что голова – это кость.

– Да пошел ты на хрен, умник, – отругивался проигравший. – Сдавай по новой, щас мы тебя уделаем…

Я негромко кашлянул – как бы невзначай.

– На месте стой – раз-два, – среагировал Гонорея. – И куда это мы, уважаемый, путь держим?

Напарник, вытаращив мутные глаза, присосался к бутылке. Сыто срыгнул.

– Дык, в туалет… – потупился я.

– Бегом!!! – завопил Чвыр, сдергивая с плеча автомат. Вздрогнула подтянутая пивная шеренга. Я рванул с высокого старта, согнув руки в локтях. Влетел в окутанный специфической вонью клозет, захлопнул дверь.

– Какого хрена?! – взревел прильнувший к толчку Мамон.