Книга Солдат - Василий Сахаров

— И на том спасибо.

— А-а-а-а! — вновь пронёсся над стадионом рёв болельщиков «Трабзонспора».

Бордово-голубые забили ещё один гол в ворота «Самсунспора».

Гомон зрителей стих, и Буров спросил:

— Чем сегодня заняться хочешь?

— По городу хочу погулять и на рынок зайти. Говорят, к Мураду в лавку товар поступить должен. Может, присмотрю себе что.

— А вечером?

— Ну, как сказать… — замялся я.

— В бордель собрался зарулить? — усмехнулся наёмник.

— В общем-то да. — Кивок.

— А ты как к дочери моей старшей относишься?

— К Марьяне? Хм, ровно, дядя Коля, как к сестре. К чему вопрос такой?

— У неё при виде тебя что-то глазки стали поблёскивать, так что будь осторожен. Напортачишь, не посмотрю на наши с тобой близкие отношения. Ты парень хороший, но по жизни беспокойный, а я своей дочери хочу только счастья. Понимаешь, про что я толкую?

— Конечно.

— Вот и хорошо, Санёк. — Кара кивнул на стадион и спросил: — Как матч?

— Я не фанат футбола.

— Тогда можешь быть свободен. Сегодня дел никаких не предвидится, местные граждане гулять будут, так что устрой себе выходной.

— Спасибо. — Я встал с кресла. — Поручения ко мне имеются?

— На рынке когда будешь, присмотрись, может, найдется кто-то, кого выкупить стоит и к нам в отряд оформить.

— Сделаю. Когда я буду нужен?

— Завтра в шесть утра будь дома. Оружие при себе есть?

Откинув полу лёгкой брезентовой курточки, продемонстрировал ему ТТ, такой же как и тот, что у меня в батальоне остался. Кара удовлетворённо кивнул, вернулся к наблюдению за матчем, а я покинул ложу и направился в город.

Не меньше часа я бродил по кривым городским улочкам, проверялся, не следит ли кто, и, наконец, вышел к сердцу Трабзона, его рынку, месту, где можно было купить и продать всё, что только можно. Пройдя через ряды, где торговали фруктами, продовольствием и одеждой, направился к оружейным лавкам, где у меня была назначена встреча с агентом Мурым, он же дядюшка Мурад, торговец оружием, и он же майор СБ Мурадянц. Такие вот метаморфозы случаются в жизни.

Через рыбные ряды идти не хотелось, там всегда такая вонь стоит, что даже одежда пропитывается, и я двинулся через площадку, где рабов продавали. Смотреть на людей, которых как скот продают, тоже никакого удовольствия, но к этому я уже как-то привык, да и надо присмотреться к товару, как Кара поручил. Он сейчас новый наёмный отряд собирает, и важно для него не мастерство бойцов, а количество стволов. Видать, всерьёз намерен с Конфедерацией повоевать, когда вторжение начнётся.

На площади всё было как всегда, несколько небольших помостов, продавцы, как правило местные турки, охрана, в основном курды, и сам товар, граждане всех цветов кожи и самых разных национальностей. Никуда не торопясь, двигаюсь мимо, а мозг сам собой подмечает всё вокруг. Вот пять десятков чернявых крепких парней стоят, у каждого колодка деревянная на шее, наверное, горцы новую партию своих соотечественников, несогласных с объединением народов, запродали. А правее них — три десятка девок в каких-то хламидах цветастых, это тоже понятно. В Новоисламском Халифате опять голод, а раз так, то женщины, как люди второго сорта, продаются в рабство. Следом ещё люди, и ещё, а в самом конце наши стоят, славяне то есть. Это здесь правило такое, что ими только Тенгиз-грузин торгует. На миг только остановился, а пухлый черноусый человек в кепке-аэродроме уже мчится ко мне:

— Саша, здравствуй, дорогой. Как дела? Как поживаешь? Как здоровье уважаемого Кары? Не торопись, на товар взгляни, у меня такие девочки в продаже есть, что глаз не отвести.

— Привет, Тенгиз. — Я остановился. — Ты ведь знаешь, не покупаю я такой товар.

— Э-э-э, Саша, дорогой, всё когда-нибудь происходит впервые. Так не я сказал, так умные люди в древности сказали. — Он подхватил меня за локоть и повернул к строю людей, выставленных на продажу.

Что сказать, контингент всё тот же: сотня человек, почти все по национальности болгары, и только пятеро мужиков, в кандалы закованные, отличаются от остальных. Интересно, как здесь оказались пятеро гарных хлопцев из Одесского анклава, только у них на предплечьях принято синей краской трезубцы накалывать.

— Нет, Тенгиз, может быть, потом как-нибудь, когда свой дом отстрою и хозяйство заведу.

— Понимаю, — кивает Тенгиз.

— А эти, с трезубцами синими, откуда у тебя?

— Мустафа Белый вчера приволок, он на Украину в поход двумя баркасами пошёл и возле острова Змеиного с ними столкнулся. Шаланду утопил, а этих из воды выловил и у меня на продажу выставил.

— И сколько за них хочешь?

— По десятке за голову.

— Побойся Бога, Тенгиз, ты ведь православный, им красная цена трёшка, и только если тебе повезёт, сможешь их на гладиаторские бои продать, но это всего пять монет.

— Саша, — торгаш приложил к сердцу ладони своих пухлых рук, — только для тебя и из уважения к Каре отдам за четыре с половиной.

— Нормально, но сразу ответа не дам, надо с моим боссом переговорить, может, и выкупит их у тебя.

— Нет проблем, придержу их денёк-другой.

— Ты не против, если я с ними тет-а-тет переговорю?

— Как это?

— Ну, один на один, без ушей посторонних.

— Пожалуйста. — Тенгиз развел свои руки в стороны и отошёл другого потенциального покупателя из толпы выуживать.

Подойдя к плененным пиратам, сразу же определил старшего, средних лет кряжистого мужика, который стоял чуть впереди всех.

— Здорово, хлопцы.

— Здоровей видали, — ответил за всех старший.

— Не надоело ещё здесь прохлаждаться?

— А что делать, не по своей воле стоим.

— Что умеете?

— Человеков убивать и хабар к себе подгребать.

— В наёмники податься не хотите?

— К тебе что ли, паренёк?

— Да ну, молод я ещё для своего отряда. Про Кару слыхали?

— Это тот, за которого два мешка золота дают?

— Он самый.

Хлопцы пошептались меж собой, и снова ответил старший:

— Согласны.

— Тогда доложу про вас Каре, и если всё пойдёт нормально, то завтра вас выкупят и доставят на базу его отряда. Как отслужите свой долг, так и на свободу. Пока.

Махнув рукой Тенгизу, который охмурял какого-то купца в богатом халате и с окрашенной в красный цвет бородой, направился дальше. Миновал площадь и вышел к оружейным лавкам, никуда не сворачивая, вошёл в ту, на которой красовалась вывеска с изображением АКМа.