Книга Самый далекий берег - Александр Бушков

Кирьянов наконец зажмурился. Однако в комнате стояла тишина,гром не грянул, небеса не сотряслись, и земля под ногами не перевернулась…Пришлось открыть глаза.

– Ну разумеется, – сказал Зорич, встал и короткопоклонился. – Не смею мешать, младшая графиня… Если вам что-топонадобится, готов служить…

И он пошел к двери своей обычной походкой, проходя мимоКирьянова, и бровью не повел. Ни тени гнева в орлином взоре – скорее ужКирьянову почудилось в глазах отца-командира усталое сочувствие, но неследовало обманываться, сам Кирьянов на месте шефа ни за что не спустил быподобных выходок: бог ты мой, кранты, кирдык, конец света, притащить в кабинеткомандира ветреную девицу, пусть и из высшего света, которая без церемонийвыставила хозяина, дабы невозбранно… Жизнь невероятно усложнилась.

Едва за Зоричем закрылась дверь, Аэлита сделала небрежныйжест, и монумент в углу мгновенно ожил: шагнул вперед, повозился с извлеченнойиз-за пояса золотой штукой, напоминавшей то ли вычурный жезл, то ли затейливыйключ…

На полу моментально возник из ниоткуда ворох белоснежных ирыже-черных шкур, даже на вид мягчайших, невесомых, пушистых, рядом с нимивыстроились полукругом золотые и хрустальные подносы, заваленные диковинными фруктами,уставленные бутылками, кувшинами и некими затейливыми, разноцветнымиконструкциями, в которых смутно угадывались неизвестные яства. Кирьянов вновьощутил себя чем-то вроде мальчика по вызову.

Еще один небрежный жест – и лакей улетучился в коридор,словно дух бесплотный. Аэлита спрыгнула со стола, мимоходом примерила забытуюштандарт-полковником фуражку, полюбовалась собой в зеркале, сделала гримаску,повесила назад уставной головной убор и танцующей походкой направилась к ворохушкур. Опустилась в середину, опершись на локоть, легла в грациозной, нискольконе деланной позе, хлопнула ресницами:

– Костя, что ты стоишь?

Кирьянов осторожненько примостился на краешке, так же, какона, утонув наполовину в пушистом мехе. Невинно щуря глаза, Аэлитапоинтересовалась:

– Ты будешь набрасываться на меня, как дикий варвар,или предпочитаешь медленно и нежно? Милый, я тебя умоляю, действуй так, кактебе приятно, – для меня любые впечатления будут восхитительноромантичными, как бы ты ни держался. Я еще никогда не была в настоящей… ну вот,вспомнила наконец! Казарме! Конечно, казарме! Я ведь что-то такое помню изкурса знаний, не могло же все испариться бесследно, я не дура, в конце концов…Ка-за-рма! – повторила она, словно смакуя. – Прелесть какая!Настоящая казарма, в которой мною сейчас решительно овладеет бравыйофицер… – Глаза у нее были восхищенные и наивные, как у месячногощенка. – Ну, не совсем настоящая, в казарме вроде бы должно пахнуть, ишмыгать под ногами обязаны эти, как их… специфические насекомые и крысы… А настенах должны висеть сабли… Ничего, все равно ужасно романтично! Девчонки умрутот зависти, когда расскажу: не припомню даже, чтобы кого-то из наших в казарме…Послушай, нужно же, чтобы было совсем романтично, назвать это каким-то грубымсолдатским словом, а я ничего такого не помню… О да! – Она поднялауказательный пальчик, окутанный радужными струйками неуловимого сияния. –Ты будешь со мной охальничать… – От восторга она прикрыла глаза, томноулыбаясь. – Ну да, конечно… Милый Костя, не тяни, начинай со мнойохальничать! Разорви платье на груди, как в «Невесте барона», да?

Кирьянов вздохнул про себя, прекрасно соображая, что пришлапора исполнять долг – обязанность не тягостная, конечно, чего уж там, передним, следуя классику, лежала совершеннейшая красавица, ее щечки порозовели,безукоризненная грудь часто вздымалась, губы приоткрылись, руки расслабленнозакинуты за голову…

Примостившись рядом, он неловко обнял красавицу.

– Платье… – прошептала она требовательно.

Кирьянов добросовестно рванул обеими руками платье на груди– белоснежная ткань поддалась неожиданно легко, отчего дела пошли гораздосноровистее, по накатанной, она была восхитительна и подстрекала на грубостизахлебывающимся шепотом, и он старался соответствовать – вот только, как нипытался, не мог стать по-настоящему грубым, отчего-то испытывал к этойочаровательной дурехе чуть ли не настоящую нежность, потому что она невиновата, ни в чем не виновата…

– Прелесть какая, – полушепотом произнесла онасвою обычную приговорку, когда черт-те сколько времени спустя, после долгой изатейливой вакханалии настало время отдыха. Чуть приподняв голову, огляделакое-как державшиеся на дивном теле клочки белоснежной ткани. – Как в«Закате над островом», бедную наивную девочку притащили в казарму и долго надней охальничали… Спасибо, милый! – Она звонко чмокнула Кирьянова вщеку. – Все было ужасно романтично… Девчонки умрут от зависти! Что бы тебетакое подарить… Офицеру неприлично брать деньги, я помню, но что-то же я тебеподарить просто обязана за эти неизгладимые впечатления… Чего тебе хочется?

Собравшись с духом и ощущая жгучий стыд, он произнес, глядяв сторону:

– Можешь – карточку?

– Индик? – ничуть не удивившись, спросилаона. – Конечно, с превеликим удовольствием… Хочешь повеселиться? Я очем-то подобном слышала… Сейчас, как это…

Она коснулась струйки холодного огня на безымянном пальце –и в воздухе над ним стало формироваться нечто прямоугольное, быстропревратилось в тонкую белоснежную карточку длиной и шириной не более пачкисигарет, покрытую строчками каких-то знаков – мерцающих и неизменных, выпуклых,ярких и уныло-черных. Протянула Кирьянову:

– Вот, ничего особенного… Несколько дней тебе хватит?Скажем, я попрошу новую дней через десять по нашему счету, это почти то жесамое, что по-вашему…

– Хватит, – осторожно сказал Кирьянов.

– А сейчас, извини, мне придется упорхнуть, –сказала она деловито, легкими прикосновениями поправляя волосы. – Всерасписано на три квадриума вперед, пора лететь…

– Подожди, – сказал Кирьянов. – А как вы,собственно, живете?

– Ужасно, милый, – сделала она гримаску. –Вечером прием у герцога, это наверняка затянется до рассвета, назавтра выставкадекоративных цирелодов, не знаю, как это будет на вашем языке… И так далее, итому подобное – приемы, балы, большие гонки в Арстапане… Ну, в общем, всякоетакое.

– Откуда ты? – настойчиво спросил он, сам плохопредставляя, чего добивается.

– Ну, милый, я даже не знаю… Такая планета… Ее называютМинишел. Желтая звезда… галактические координаты… я их и не помнила никогда, кчему? В общем, вроде бы не так уж далеко отсюда, хотя кто его знает… Ну непомню, честное слово.

«Галактика, – подумал он горько. – ОбитаемаяВселенная, звездное содружество… Понятно было, что в Галактике, если онаобитаема, все будет как-то не так, совсем не похоже на то, что мы о нейнапридумывали… но почему вот так? Почему вот такие? Нет, а чего ты, собственно,хотел?»

И от того, что он не мог понять, чего же, собственно, хотел,на душе стало еще грустнее. Аэлита же, как ни в чем не бывало, встала, едваприкрытая обрывками платьица, потянулась: