Книга Мёртвая дорога - Александр Алексеевич Побожий

на свою полярную родину.

Пик паводка, достигнув своей предельной высоты — двадцати пяти метров над меженьим горизонтом, пополз вниз. Вода стала так же быстро убывать, как прибывала. А чуть не вплотную за последними льдинами вниз по реке спешили теплоходы и буксиры с караванами барж. Многие из них приставали к ермаковскому берегу для разгрузки. Через неделю-другую берег покрылся штабелями кирпича, ящиков, мешков; ни днём, ни ночью не прекращалась разгрузка. Привозили новые экскаваторы, думпкары, паровозы, рельсы, шпалы, цемент, железо, автомашины.

Строительство ещё с прошлого года начало механизировать трудоёмкие работы. И Селиванов, довольный такой установкой, постоянно поддерживаемый главным инженером строительства Цвелодубом, «выколачивал» всё, что мог, для своего головного участка. От него, как от назойливой мухи, хотели отделаться в отделе технического снабжения. Но это было не так-то просто: Селиванов действовал настойчиво, не боясь, что ему, бывшему зэку, могут припомнить прошлое. У него на участке было уложено десять километров рельсового пути по «зелёным отметкам», без насыпей и выемок; пока земля ещё не оттаяла, нужно было успеть развезти по ним десятки тысяч кубометров грунта из карьеров и поднять путь на насыпь — иначе он утонет в тундре. А для этого нужны были экскаваторы, думпкары и автосамосвалы, которые только что прибыли из Красноярска.

Получив нужное оборудование и перегрузив его на железнодорожные платформы и на мелкие баржи прямо с пароходов, мы выехали в устье Турухана, где пришвартовалось много плотов с ангарским лесом; отсюда этот лес шёл вверх по Турухану. Даже камень приходилось привозить издалека — его не было на всей тысячекилометровой трассе.

В августе Татаринов, уезжая надолго в Москву, оставил меня своим заместителем. Перед отъездом он знакомил меня со всей большой линией.

Перелетев с ним из Ермаково в Салехард, мы на другой день пошли к главному инженеру строительства Жогину, чтобы договориться об осмотре готового участка дороги.

— Лучше поедем сразу до Надыма испытывать мост, а на обратном пути дорогу осмотрим, — советовал Жогин.

— А почему бы нам по пути к Надыму не осмотреть дорогу, а доехав до моста, осмотреть и его? — возразил Татаринов.

— Почему? — повторил Жогин и, помедлив, сказал: — Начальник управления уже послал рапорт в Москву об открытии движения по мосту, и теперь не только на день, а и на час откладывать его приёмку нельзя.

— Зря торопитесь, — пробурчал Татаринов. — Там наверняка ещё куча недоделок.

— Я не хочу идти на осложнения с начальником, — нервно сказал Жогин и уже спокойнее добавил: — Сами понимаете...

Татаринов неопределённо махнул рукой и совсем хмуро спросил:

— С пассажирским поездом поедем?

— Нет, нам начальник управления свой салон-вагон даёт и приказал провести по зелёной улице, — не без гордости пояснил Жогин.

Слушая это краткое пререкание, я старался понять Жогина, с которым теперь придётся всё время иметь дело. Его непрерывно вызывали к телефонам, к селектору. Он отвечал, записывал в тетрадь, делал пометки в календаре и в то же время успевал бросать нам реплики, не теряя нити разговора. На его лбу часто появлялись глубокие морщины; он ерошил редкие седые волосы, сдерживая раздражение.

— Ну, раз мы обо всём договорились, то попрошу вас к двенадцати быть на вокзале, — сказал он и, пройдя по мягкому ковру к сейфу, сложил в него чертежи. — Провизией не запасайтесь, в салон-вагоне всё есть и с вами едет отличный повар.

Выйдя из управления, мы с Татариновым пошли сразу на станцию, решив по пути к вокзалу осмотреть недавно построенное депо и станционный посёлок.

— Богато живут, — кивнул Татаринов на два больших коттеджа за высокими заборами.

— Подходяще, — подтвердил я, разглядывай красивые двухэтажные здания.

— Вот этот — начальника управления, а тот — его заместителя, — пояснил Татаринов.

За восточной окраиной Салехарда, с небольшим разрывом от города, раскинулся станционный посёлок, а за ним была серая тундра.

Мы подошли к паровозному депо, рядом с которым строился колёсно-токарный цех. Жогин нам сегодня заявил, что под его основание не могут забить сваи, и обвинял изыскателей в том, что они неверно определили геологическое строение грунтов.

К нам подошёл прораб и стал объяснять:

— Мы вот и котлован для облегчения вырыли, думали — лучше сваи пойдут, а они всё равно не лезут...

На дне котлована, утопая по колено в грязи, заключённые перетаскивали паровую иглу. Молот копра обрушивался на сваю, под которой, по словам прораба, мерзлота уже оттаяла. Но свая только вздрагивала, трещала и действительно не погружалась.

По просьбе Татаринова, прораб сбегал в конторку и принёс геологический разрез. На чертеже был показан суглинок с прослойками песка и линзами льда. Немного подумав, Татаринов сказал:

— Видимо, здесь повторяется знакомая нам история. После пропаривания иглой грунт снова быстро замораживается. Советую вам пропаривать мерзлоту лучше и забивать сваи сразу, не медля ни минуты.

До отъезда у нас оставалось ещё время, и Татаринов попросил сделать опыт при нём. Установили паровую иглу на новом месте. Она, легко погружаясь, оттаивала мерзлоту. Пропарив хорошо грунт, на её место передвинули копёр и установили сваю.

— Теперь пробуйте забивать, — сказал Татаринов. — Должна пойти.

Свая действительно легко погружалась под каждым ударом молота.

— Ну, вот и всё, — кивнул довольный Татаринов, когда свая вошла в грунт до нужной отметки. — Теперь её снова скуёт вечная мерзлота, временно отступившая под напором горячего пара, и останется она там навеки.

Я окинул взглядом большой посёлок. Сколько же тысяч забито здесь свай, чтобы не развалились здания!

Время было уже ехать, мы пошли на вокзал.

На путях стоял паровоз с салон-вагоном. Комиссия была вся в сборе, и через несколько минут мы поехали на восток, к Надыму.

Я не отходил от окна и следил за поворотами реки Полуй. Вскоре показалась зона с вышками и бараками, которую я видел ещё зимой в 1949 году, проезжая по Полую на оленях. Бараки почернели, вышка покосилась. Видно, обитатели лагеря, построив свой участок, давно перебрались куда-нибудь