Книга Рай рядом - Лидия Яковлевна Лавровская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Андрей против:
– Да не столько песенки, сколько его биография всем известна! Иди, если хочешь, а я голубых этих с их свадьбами… Это же растлители человечества, по большому счету! Короче, не пойду. Тем более, что билеты, я не сомневаюсь, ого сколько стоят!
– Я же говорю, Лизаветина мама обещает провести бесплатно, есть у нее такая возможность! И не бурчи, пожалуйста.
– НЕТ. А вы с Лизкой идите, кто вам не дает! Бабушку вон возьмите, театралку нашу!
– О, станет у нас не только театралкой, а еще и… стадионщицей! Правильно, Евгения Артемьевна?
Любимая бабушка пришла в гости, как всегда, не с пустыми руками. Наклонившись над холодильником, загружает в него трехлитровую банку с виноградным компотом: «Попьете немного погодя прохладненький!» В колыхающейся в ее руках рубиновой влаге дрейфуют крупные разбухшие «бубочки» – вкуснятина необыкновенная…
Но Евгения Артемьевна, распрямив спину, неожиданно поддерживает Андрея:
– Да ну их, поп-звезд этих… К ним ведь прислушиваются, равняются на них! И приобщаются ко всяким гадостям – из обезьянничества, из любопытства… Я вот помню, в конце шестидесятых к нам приехал симфонический оркестр из США, большая редкость по тем временам. Театр, естественно, битком, «под завязку», как вы выражаетесь. Оркестрам Мравинского, Светланова, в сто раз лучшим, – а они у нас бывали каждое лето – и не снилось такое! В первых рядах жутко чванные особы красовались. Скорей всего, тогдашние «шишки»: директора гастрономов, гостиниц, овощных баз и так далее. И слушали, представьте себе, Моцарта и Чайковского! Вот я – за такое приобщение.
– Мои дорогие, так ведь Чайковский тоже ведь… тоже… Всем известно! – всполошилась Яна.
– Это сейчас всем известно! Он глубоко верующий человек был! И не трезвонил на весь свет, а казнился, мучился своей… мм… нестандартностью. А сегодня во Франции, например, из-за таких даже законодательство переделали. Там теперь пишут не «отец и мать», а «родитель 1», «родитель 2», – по телевидению была передача! Кошмар…
Андрей морщится так, будто у него разом заболели все зубы: тема «толерантной» Европы для него уж такая не новая! Студенты очень любят подискутировать.
Яна задумчиво кивает бабушке:
– Да уж… Знаете, по-моему, у Улицкой рассказ есть: профессор женится на уборщице! Приметил ее маленького сына, и в результате нормальный мальчишка сделался геем и ужасно плохо кончил… Надо еще ведь правильно воспитывать детей!
– А вот, тоже в субботу, будет концерт в музыкальной школе, где мама Андрюшина училась! Все порывалась бросить, а я стояла, как скала: ни за что! А теперь только благодарит. Иногда как заиграет мазурку Шопена – чудо! Прелестнейшая музыка, в миллион раз лучше бреньканья этого Элтона! Так я говорю: нужно нам, Яночка, повести на этот концерт Тимошу!
– Нет, ну вы идите, конечно, с Тимофеем, а мы уж тогда с Лизой на стадион…
Андрей запускает руку в пушистые Янкины кудри, щекочет ее в темечко, смеется:
– Эх, Элтон, Элтон! Такая красотка побежит на твой концерт со всех ног, а ты, бедолага, совершенно не в состоянии оценить!
Ура! Победа!
Двух, трехлетней крохой Андрей во дворе у бабушки любил постоять под отцветающей дикой черешней. Приговаривал: «Снег! Снег!», ловил кружащиеся лепестки руками – земля и асфальт далеко вокруг были белые-пребелые! Эдакая субтропическая идиллия… Евгения Артемьевна, раз объяснив, что это не снег, это просто весна уходит, больше внука не поправляла… Снег так снег! Не больно-то много его у нас. (Недаром уже Тимоха на вопрос, как называют спортсмена на коньках, заколебался: «Конист??»)
Никто, кстати, не сажал эту стройную высоченную красавицу-черешню! Как и сливу, алычу, шелковицу, старую грушу, которая тоже великолепно, пышно цветет до сих пор. Пальмы – два крылышка-усика – насадила везде Евдокия Ивановна, баба Дуся из соседнего деревянного дома-барака. Они вымахали будь здоров! А саженцы айвы и апельсина принес из школы, посадил один мальчик. Погиб потом в Великую Отечественную войну. Говорили, только пару писем успел прислать матери, она вскоре куда-то переехала… Даже баба Дуся, старожил двора, больше ничего не знает, а деревья – вот они! И когда Андрей говорит своим студентам о неизвестном солдате, то вспоминает и этого парнишку…
Старшая бабушкина подруга, художница, автор герба города-курорта, ставшего в войну милосердным городом-госпиталем, как-то рассказывала (Андрей еще мелкий был, но запомнил!):
– Сколько юношей тогда сами кинулись в военкомат! Двое – сначала один, через неделю, что ли, другой – пришли ко мне попрощаться. Хотя мы и не дружили даже, и учились в разных классах! Ребята хотели переписываться, я, конечно, обещала, и писала, но очень недолго пришлось писать…
– А что солдаты написали вам с фронта? Про войну? – Андрея сызмала, видать, муза истории Клио тюкнула-клюнула в темечко, – А где эти письма?
Художница, и в старости обаятельно красивая, горестно качала головой… На Западе вот после первой Мировой очень громко прозвучали голоса «потерянного поколения»! А наше, российское убитое поколение, почти поголовно убитое – верно, еще и позабытое… Как будто неглупая была барышня, из интеллигентной семьи, но вот не сохранила письма мальчиков, каюсь, каюсь!
Эх, нужно, необходимо, чтобы помнили о них, совсем юных, о молодых, о пожилых – всех-всех, кто не вернулся с этой жесточайшей схватки человечества! История – это обет, обязательство помнить ВСЕ… Наука? Вряд ли все-таки!
О чем только не передумал Андрей с Тимошкой на плече в день семидесятилетней годовщины великой Победы… Сын был хорош: в пилотке, с георгиевской ленточкой на груди, с портретом светлоглазого сержанта в поднятых руках! Рядом бабушка Евгения Артемьевна с платочком у глаз, Янина бабушка Анна Ивановна с большой фотографией родителей-военврачей. А вокруг – колышущееся море, море портретов наших героев… (Яна сделала замечательный видеофильм!)
– Пап, расскажи еще, как мой прапрадедушка-танкист оказался в Берлине, что он там делал!
– Как что – воевал! Так до Берлина надо было дойти сначала. Папа бабушки Жени воевал в Сталинграде, прямо на улицах, представляешь? Тяжело ранили его, лежал в госпитале целый год, а потом выучился, стал радистом-пулеметчиком в танке…
– А что он написал на этом… рейхстаге?
– Просто расписался!
– Фломастером?
– Не было их тогда, Тимофей, не изобрели еще. Мелом расписался. Может быть, поставил дату.
– Еще он, наверно, написал: «Ура! Победа!»
– Очень может быть…
А там, глядишь, – новый год, новый май на дворе! Снова весенним снегом закружатся лепестки черешни, снова пойдет путем-дорогой нашей памяти и благодарности Бессмертный полк… Бабушка Евгения Артемьевна, дочка танкиста, уже готовится!
Мякиш
Молодецкий свист за окнами… Димон! Жили-дружили с ним раньше в одном подъезде, в универе сошлись еще больше, даром что учились на разных факультетах…
