Книга Восстание в пустыне - Томас Эдвард Лоуренс

слов, я объявил, что необходимо выслать караульные посты – один к развалинам на север, второй к каменной вехе на южной вершине.

Остальные, не имея завтрака, должны были притвориться, что не голодны. Все охотно проделали это, и в течение некоторого времени мы весело сидели под дождем, позади бруствера из наших верблюдов, прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Когда дождь переставал, что случалось часто, нас пронизывал холодный стонущий ветер. Вскоре наши промокшие рубашки сделались липкими. Нам нечего было есть, нечего делать и негде присесть, кроме мокрых утесов, мокрой травы и глины.

Однако эта скверная погода беспрестанно напоминала мне, что она задерживает наступление Алленби на Иерусалим и лишает его возможной победы.

Ожидание тягостно даже в самых лучших обстоятельствах. В тот день оно было нестерпимо. Наконец около полудня, когда на минуту совершенно прояснилось, караульные с южной вершины начали дико размахивать своими плащами в знак того, что идет поезд. В одно мгновение мы заняли наши позиции.

Я не слышал шума приближающегося поезда. Мне донесли, что он идет очень медленно и имеет состав огромной длины. Чем длиннее он был, тем богаче была бы наша добыча. Наши аппетиты разгорелись. Затем пошел слух, что поезд остановился и опять двинулся вперед.

Наконец примерно через час я услышал тяжелое дыхание поезда. Паровоз, очевидно, был с каким-то дефектом (все паровозы с дровяным отоплением никуда не годились). Я притаился за своим кустом, пока поезд медленно тащился мимо южного поворота железной дороги и вдоль насыпи над моей головой к водостоку. Первые десять вагонов были площадками, переполненными солдатами.

Однако колебаться было поздно. Поэтому, когда паровоз очутился прямо надо мной, я нажал ручку взрывателя. Взрыва не последовало. Я четыре раза повернул ее. Опять не последовало никакого взрыва. Мне стало ясно, что взрыватель испортился. Я стоял на коленях на неприкрытой насыпи, а в пятидесяти ярдах мимо медленно тащился турецкий поезд, полный солдат. Куст, ранее казавшийся мне высотою в фут, съежился, став меньше фигового листка, и мне начало казаться, что я являюсь самым заметным предметом на фоне ландшафта.

За мной на двести ярдов простиралась долина по направлению к прикрытию, где ждали мои арабы, удивляясь, что я не даю о себе знать. Но я не мог броситься к ним, так как турки, заметив меня, соскочили бы с поезда и прикончили нас.

Итак, я неподвижно сидел, пока мимо не протащились восемнадцать открытых товарных вагонов, три закрытых и три классных офицерских. Паровоз пыхтел все медленнее и медленнее, и каждую минуту я думал, что он остановится. Наконец площадка тормозного вагона неторопливо скрылась из виду. Когда поезд прошел, я вскочил на ноги, схватил злополучный взрыватель и, как кролик, умчался на гору в безопасное место.

Мифлех чуть не плакал, думая, что я намеренно пропустил поезд невредимым. Когда люди сирхан узнали истинную причину, они сказали в один голос:

– Нам во всем сопутствует неудача.

С определенной точки зрения их слова были справедливы, но, так как они говорили пророческим тоном, я саркастически припомнил их отвагу на мосту неделю тому назад.

Немедленно поднялся оглушительный гам. Люди племени сирхан яростно нападали на меня, а бени-сахр защищали.

Когда мы помирились, прежнее уныние было наполовину позабыто. Подоспевший Али благородно поддерживал меня, хотя несчастный парень посинел от холода и дрожал в приступе лихорадки. Он возвестил, что их предок, великий пророк, наделил шерифов способностью ясновидения и благодаря ей он знает, что счастье улыбнется нам. Этим он утешил арабов.

Мы вернулись к бодрствованию возле взрывателя, но больше ничего не случилось. Вечер начался под общий ропот. Поезда все не было.

Было слишком сыро, чтобы разжечь костер и сварить что-нибудь. Единственно возможной пищей являлись верблюды. Но, поскольку сырое мясо не соблазняло никого, наши животные пережили этот день.

Али лег на живот. Такое положение уменьшало боль от голода, и он пытался одолеть сном свою лихорадку. Хазен, слуга Али, прикрыл его своим плащом. Я спустился с горы, чтобы привести взрыватель в порядок, а затем наедине провести ночь возле поющих телеграфных проводов.

От мучительного холода я не мог заснуть. В течение всей ночи мимо не проехал ни единый поезд. Сырой рассвет казался даже безобразнее, чем обычно.

Когда железную дорогу осматривал утренний патруль, я вскарабкался наверх к главному отряду. Утро понемногу прояснялось. Али проснулся значительно освеженный, и его новое настроение ободрило нас. Один из рабов – Гамуд – принес несколько ветвей, которые он всю ночь держал под одеждой у своего тела. Они были почти сухие. Мы отрезали немного гремучего студня и при помощи его жаркого пламени развели костер. Люди сахр поспешно убили чесоточного верблюда, сохранившегося лучше других из наших верховых животных, и изрубили его на куски лопатами для рытья окопов.

Как раз в эту минуту караульный с севера крикнул о появлении поезда. Мы бросили костер и, не переводя дыхания, взапуски пробежали шестьсот ярдов по склону горы к нашей старой позиции.

Из-за поворота с пронзительным свистом показался поезд с великолепным составом из двух паровозов и двенадцати пассажирских вагонов, несущийся с огромной скоростью.

Я привел в действие взрыватель под первым паровозом. Взрыв получился ужасный. Почва черным дождем обдала мне лицо, и я беспомощно завертелся волчком. Придя в себя, я заковылял к верхней долине, откуда арабы уже стреляли по переполненным вагонам.

Враг открыл ответную стрельбу, и я очутился меж двух огней. Али заметил, как я упал, и, решив, что я тяжело ранен, выбежал приблизительно с двадцатью людьми из его слуг и бени-сахр для оказания мне помощи.

Весь состав поезда сошел с рельсов. Наклонившиеся вагоны взгромоздились друг на друга, образуя вдоль пути зигзаги. Один из них был салон-вагон, разукрашенный флагами. В нем находился Мехмед Джемаль-паша, командующий Восьмым корпусом турецкой армии, спешивший в Иерусалим, чтобы защитить его от Алленби.

Мы видели, что у нас были незначительные шансы использовать крушение, так как в поезде находилось около четырехсот человек. Уцелевшие быстро оправились от потрясения и засели под прикрытием, осыпая нас градом пуль.

Мифлех и Адуб присоединились к нам на горе и осведомились о Фахаде. Один араб из племени сирхан рассказал, как тот, пока я лежал, оглушенный, возле взрывателя, руководил первым натиском и был убит. Они показали его пояс и винтовку как доказательство, что он умер и что они пытались спасти его.

Адуб, не произнося ни слова, выпрыгнул из оврага и ринулся вниз. Мы затаили дыхание, следя за ним, пока чуть не задохнулись от волнения. Но турки,