Книга Четыре мушкетёра - Лион Моисеевич Измайлов

Они в порядке очереди по брони получали свои отдельные номера.

— Готов платить за люкс!

Все были готовы платить за люкс.

Положение было таково, что называть себя автором монологов учащегося кулинарного техникума или машинистом бронепоезда 14–69 было бесполезно. Потому что в такой ситуации, если есть броня — ты бронепоезд, а если нет — иди ночевать в общежитие того самого техникума.

Город-курорт праздновал свой десятый год рождения. Город-курорт чихать хотел на всех учащихся и бронепоезда. Забыв, что бросил курить, я закурил. Голова закружилась. Я вспомнил, что бросил курить, и понял, что курить я не бросил. Откуда же у меня в кармане сигареты? Я же всё вычистил, чтобы не было соблазнов. Значит, надел другой пиджак. Это судьба. Буду курить дальше. Один тут бросил внезапно, и вот результат — психический срыв. Бросается на людей. Раздражён, криклив, истеричен.

Я спокоен. Я стою в шикарном импортном пиджаке. Высокий, красивый, стройный, элегантно курю иностранную сигарету.

Вообще-то я невысок, имею небольшие залысины. Курю «ВТ», судорожно выхватывая изо рта сигарету. Меня легко пародировать. Когда я удивляюсь, то бью себя по коленке и кричу: «Иди ты!» Никто никуда не идёт. Это мой способ выражения средней степени удивления или восхищения. Всякие присказки, словечки, странные движения. Человек, не замечающий, что за ним наблюдают, интересное существо.

Вот в вестибюле гостиницы одна девчушка рассказывает другой:

— Слышь, он звонит мне и говорит: «Нюр!» А я ему говорю: «А!» Он говорит: «Нюр!» А я — ему: «А!»

Интересно, я со стороны, наверное, тот ещё экземпляр. Сейчас за мной явно кто-то наблюдает. Следит. Явно. Вот она. Точно, глазеет.

Невольно страдая от давно нажитого физиономизма, который и не пытаюсь в себе изжить, начинаю конспективно, крупными мазками набрасывать образ этой женщины. Лет приблизительно пятьдесят восемь— пятьдесят девять. За плечами — нелёгкая трудовая жизнь. Надо было кормить семью. Пятеро детей. Муж или пьяница, или ушёл. Возможно, и то и другое.

— Вам квартира не нужна? — это она мне.

— Вы уверены, что это квартира?

— Комната.

— Большая?

— Койка.

Вот теперь есть какая-то конкретность.

— Далеко?

— Тут рядом.

— Больше часа на автобусе?

— Меньше.

— Пешком?

— Вприпрыжку. — Тётка не то улыбнулась, не то сморщилась.

Цена меня не интересовала. Но однажды на ташкентском базаре именно это и вызвало обиду. Старик узбек расстроился. Он продавал какие-то деревянные гребни для расчёсывания овец.

Я спросил: «Сколько?» Он сказал: «Двадцать копеек».

Я вынул двадцать копеек и дал ему. Дед обиделся на меня за то, что я не торговался. Стал собирать товар и хотел уйти с базара. Я начал уговаривать его продать гребень за пятнадцать копеек. Сошлись на восемнадцати копейках. Дед повеселел и снова разложил товар.

Койка сдавалась за два рубля. Это было нахальство. Отдельный номер стоил четыре. Кажется, я уже говорил, что цена меня не интересовала. Но не настолько! Два рубля — это уж слишком.

— Снимай тогда за четыре в гостинице, — усмехнулась тётка с нелёгкой трудовой биографией.

— Ванная есть?

— Есть.

— В соседнем доме? — не удержался я.

— И в соседнем тоже. Но там труднее мыться, — ответила она.

— Почему?

— Назад в шлёпанцах идти неудобно.

Тётя Паша была остра на язык.

Проклиная город-курорт, я пошёл за тётей Пашей. Шагая, сочинял статью о юбилее: «За три года город из деревни преобразился в курорт общесоюзного значения. Ежегодно в его здравницах повышают своё благосостояние восемь главврачей, тридцать четыре шеф-повара, сто сорок две медсестры…» и т. д.

У меня всегда так. Прежде чем написать хвалебную статью, я делаю фельетон. Но фельетон так и остаётся в моём воображении.

— Далековато, — заключил я минут через десять.

— Это гостиница далековато. А мы близко.

— От чего близко? — Я опять начал злиться.

— От центра. От источника.

Источник! Я сразу забыл о цене за койку и вспомнил, зачем мы все сюда приехали. Город-курорт был знаменит своим источником. Историю этого источника я вкратце изучил ещё до отъезда.

Лет пятнадцать назад было замечено, что в Сазоновке рождаемость на двенадцать процентов выше, чем в соседних населённых пунктах. Бросились проверять, подняли данные, докладные, свели цифры воедино — получалось, как ни крути, двенадцать процентов. Тогда было решено обратиться в инстанции с предложением провести соответствующие исследования. Предложение было принято. Стали изучать образ жизни жителей Сазоновки, но ничего необычного не обнаружили. Климатические условия — как у соседей. Состав почвы, питьевой воды, дыма из трубы местного молокозавода — всё было такое же, как в соседних посёлках: почва чуть грязная, вода в меру ржавая, а дым и вовсе такой же густой.

Начали изучать историю. Сведений о рождаемости до тысяча восьмисотого года не нашли и поэтому приняли гипотезу о том, что она была такой же, как и в соседних деревнях. Сведения после тысяча восьмисотого года показались недостоверными, поэтому рождаемость оказалась опять такой же. Сведения более близких к нам времён были настолько запутанными, что в них можно было начинать разбираться только лет через сто — сто пятьдесят, чтобы смело объявлять их недостоверными. Порядок в сведениях начался лишь лет за пятнадцать до того, что тут же породило мысль о приписках. Но мысль опровергалась отсутствием незаконно выплаченных премий и наличием людей, родившихся в то время.

И тогда начали искать событие, происшедшее в Сазоновке в ту пору. Событий набралось много, но все они никак под статью о рождаемости не подводились. Ну, дом у кого-то сгорел, кабаны появились в соседнем лесу, план колхоз выполнил в первый раз — при чём здесь рождаемость?

А событие было! О нём поначалу, правда, никто не вспомнил, а потом оно было выявлено среди фактов истории Сазоновки.

Забил источник. Забил на огороде у Трофима Егоровича Загоруйко. Бурил этот Трофим Егорович себе скважину. Бурил, как говорится, и никого не трогал. Огород был большой, а воды было мало. И вот Трофим Егорович заплатил кому надо, приехали два не очень разговорчивых бурильщика, хмуро выпили литр самогона, заготовленного для этого случая хозяином, запустили свою машину, да, видно, чересчур увлеклись самогоном, потому что тут же и уснули. А когда проснулись, то с ужасом увидели, что из скважины с рёвом вырываются струи газа. Ребятами они оказались бывалыми, мигом откатили свою установку и попробовали поджечь газ. Он загорелся.

— Ну, отец, сейчас нефть пойдёт, — радостно сообщили они хозяину. — Давай ставь ещё самогону, обмоем четвёртый Баку.

— Да ведь мне-то нефть куда, мне вода нужна, — засомневался хозяин.

— Ставь, будет тебе и вода, — расходились бурильщики.

И правда, не успели они усидеть и половину бутыли, как газ потух и