Книга Парижане и провинциалы - Александр Дюма

— И наконец, Кассий, не стану скрывать от тебя, что, увидев такую же ленточку, какую имею честь носить и я, в петлице двадцатипятилетнего мальчишки, я задался вопросом: что мог сделать это молокосос, чтобы заслужить ту же награду, что и я, старый солдат, прослуживший двенадцать лет в славном гражданском ополчении и завоевавший чин капитана со шпагой в руках? И я намереваюсь спросить у него за завтраком, каким образом он заполучил свой крест.

— Спроси у него об этом, и он ответит.

— Боюсь, что ему будет весьма затруднительно это сделать, — заносчиво заметил г-н Пелюш.

— Да; ведь я тебе говорил, что это самый скромный молодой человек, какого я знаю. Но я тебе отвечу за него. Нет, Анри не прослужил, подобно тебе, двенадцать лет в национальной гвардии, однако он добровольцем участвовал в двух африканских кампаниях. В первой, в Кабилии, он, служа под командованием генерала Юсуфа, взял в плен арабского шейха и захватил знамя; во второй он сопровождал герцога Орлеанского во время перехода того через Железные ворота и в одиночку освободил полковника, похищенного шестью арабами: троих из них Анри убил и двух ранил, причем сделал это все пятью выстрелами из револьвера — ведь мой крестник стреляет из пистолета почти так же, как его крестный стреляет из ружья. А так как этот воинский подвиг, равного которому ты, быть может, не сумеешь припомнить за все двенадцать лет твоей службы, был совершен на глазах его королевского высочества, принц снял свой собственный крест и вручил его Анри, так что мой крестник не простой кавалер ордена Почетного легиона, а его офицер.

— Гм-гм! — хмыкнул г-н Пелюш, затрудняясь что-либо возразить на подобный довод. — Все равно… что касается господина Анри, мое решение неизменно. Камилла выйдет замуж лишь за того, кто, как ее отец, нажил состояние благодаря своему труду и своей смекалке, а не за щеголя, который всего-навсего взял на себя труд появиться на свет. — Затем г-н Пелюш простер руку и торжественно добавил: — Я так сказал!

Господин Пелюш вложил в этот жест все величие, которое он был способен изобразить, и при этом обнаружил, что они подошли к воротам сада.

В их проеме г-н Пелюш заметил Жиродо, к которому у него возникла тайная симпатия и на котором он, безусловно, остановил бы свой выбор, если бы у того были двадцать пять тысяч ливров ренты г-на Анри.

Сборщик налогов казался сильно смущенным. Он подошел к Мадлену и, опасаясь восстановить против себя отца Камиллы, объявил своему другу, что Фигаро так и не появлялся и что, горячо желая найти его, он, Жиродо, дважды обошел вокруг фермы и внимательно осмотрел все дали горизонта, однако ему так и не удалось обнаружить ни малейших признаков беглеца.

Мадлен не счел себя обязанным более скрывать эту плачевную новость от г-на Пелюша. Он откровенно ему рассказал, как обстоит дело, и предложил подняться вместе на вершину небольшого холма, откуда открывался вид на все окрестности.

Поскольку г-ну Пелюшу не оставалось пока ничего лучшего, чем последовать совету Мадлена, так как до того времени, к какому ждали г-на Анри к завтраку, еще было около десяти минут, он ограничился тем, что бросил на г-на Жиродо, немедленно потерявшего девяносто процентов его уважения, испепеляющий взгляд и, пробормотав себе под нос «Растяпа!», тронулся вслед за Мадленом. Не желая изменять привычке, г-н Пелюш предусмотрительно сделал первый шаг с левой ноги.

XXII. КАК ГОСПОДИН ПЕЛЮШ И ГОСПОДИН АНРИ БЫЛИ ПРЕДСТАВЛЕНЫ ДРУГ ДРУГУ БЛАГОДАРЯ ПОСРЕДНИЧЕСТВУ ФИГАРО

Как и был склонен полагать Мадлен, Фигаро не вернулся в гостиницу «Золотой крест»; будучи настоящим грабителем, он приступил к обстоятельному обследованию коммуны Вути, намереваясь позже перебраться в коммуну Норуа, а оттуда в соседние коммуны.

Двигал ли Фигаро инстинкт или вела его любовь к прекрасному, но свой первый визит он нанес в чудесный зеленый массив, благоухающий цветами, в центре которого высился замок г-на Анри де Норуа.

Английский парк тем более пришелся псу по вкусу, что, окруженный простой живой изгородью, он давал возможность покинуть его так же легко, как и проникнуть в него. Не найдя ничего достойного, что было бы способно удержать его в этом Эльдорадо, пес всегда мог бы взять курс на

Виллер-Котре и вновь оказаться в обеденной зале «Золотого креста», где его ждала законная подстилка.

Быть может, Фигаро после довольно продолжительных поисков в парке и решился бы на этот крайний шаг, как вдруг, когда он перебегал от зарослей сирени к кустам рододендронов, раскинувшихся на краю обширной лужайки, ветерок донес до него резкий запах, который, судя по тому, как загорелись зрачки пса и в какое лихорадочное возбуждение пришли его ноздри, широко раздуваясь и глубоко вбирая в себя воздух, должен был доставить собаке огромное наслаждение.

Повернувшись носом в ту сторону, откуда вместе с ветром долетал этот терпкий аромат, и удостоверившись в том, что он не ошибся, Фигаро без малейшего колебания проскользнул между ветками кустарника и направился прямо к цели. Чем дальше он продвигался, целиком поглощенный запахом, который притягивал его так же, как магнит притягивает железо, тем ближе прижимался к земле.

Вскоре сквозь листву он заметил на лужайке животное, щипавшее траву с безмятежностью, говорившей — даже самому неискушенному взгляду, — как мало оно подозревает о грозящей ему опасности.

Это животное весьма напоминало косулю: его движения были столь же грациозны, линии тела столь же изящны, однако своими размерами оно было несравнимо меньше. Золотисто-коричневатый цвет его шерсти постепенно светлел на боках, а на животе плавно переходил в белый. Его огромные черные глаза навыкате были одновременно удивительно живые и чрезвычайно кроткие. Его рога, слегка изогнутые на концах, подобно рогам серны, и кольчатые от основания до самой середины, гораздо больше служили ему украшением, нежели средством защиты.

Мы вовсе не будем утверждать, будто Фигаро удивила встреча с этим странным четвероногим. Фигаро не удивлялся ничему и уделял весьма незначительное внимание научным классификациям натуралистов, которые в его глазах все были равны, начиная с г-на Бюффона, писавшего на коленях у Природы, и кончая Уотертоном, ехавшим верхом на спине каймана. Достаточно было того, что неизвестное четвероногое казалось дичью, чтобы пес счел его достойным своего внимания и вознамерился познакомиться с ним самым тесным образом.

Фигаро сделал стойку и несколько минут с невозмутимым и уверенным видом пребывал в этой позе, время от времени оборачиваясь, словно желая узнать, не придет ли ему на помощь кто-нибудь из охотников. Наконец, убедившись, что он совершенно один, Фигаро затаился, и в тот миг, когда газель — мы уверены, что читатели узнали газель в животном, которое выслеживал Фигаро, — неосторожно приблизилась к нему, собака прыгнула и бросилась на нее.

Испуганная этим внезапным появлением, бедная газель отпрыгнула в сторону и таким образом избежала смертельной хватки Фигаро; но пса уже невозможно было остановить. Видя, как уже говорилось, что никто не придет ему на помощь, он со своей обычной сообразительностью отказался от всех традиций выслеживания и пустился в погоню, заливаясь оглушительным лаем, который на четверть льё в округе мог заставить предположить, что в парке г-на де Норуа спустили целую свору собак.