Книга Записки об Индии - Клод Гюго

встретить у всех канаратских язычников, которые поклоняются идолам.

Когда мы покидали Манголор, мы захватили с собой повара, но, видимо испугавшись мараттов, он решил вернуться и ушел от нас без предупреждения. На следующий день нам пришлось самим готовить себе еду. Поскольку мои товарищи оказались весьма неважными поварами и большинство из них не знали правил приготовления пищи, я взялся за это дело сам. Иными словами, я стал главным поваром, а мои товарищи — помощниками: Работа у них была нетрудная: наш стол не был роскошным. Вареный рис и немного соли, три-четыре разрезанные на куски птицы, варенные в отдельной кастрюле с мантеком[314], стручковым и красным перцем, зеленым анисом и небольшим количеством шафрана, чеснока и лука, — все это составляет то, что называют карри[315]. Такое рагу очень острое, и поэтому его едят понемногу с рисом и по желанию запивают водой, без хлеба и вина. Вот и вся наша пища. Нередко бывало, что мы ели лишь раз в день. Иногда по пути нам встречалась деревня, и тогда мы располагались там на отдых. Там мы покупали немного фруктов с толченым или поджаренным на чугунной доске рисом и этим завтракали. Я платил за все из своих денег[316]: по правде говоря, у моих товарищей денег не было, но, даже если бы у меня их было вдоволь, все равно невозможно было бы улучшить питание. Иногда вместо птицы мы покупали одичалую собаку (бесшерстного барана)[317]. Но из нее опять же готовили неизменное рагу! Иногда за неимением птицы и мяса нам приходилось питаться только рисом и бананами. Из-за этого мои товарищи чувствовали себя неважно.

20-го носильщики были собраны; мы выступили в поход и прошли 15 лье за день. Сержант отдал мне своего коня. Мы изнемогали от жары и усталости, но переносили все это терпеливо, понимая, где находимся.

21-го в 4 часа утра мы снова пустились в путь и к полудню прибыли в алдею у подножия Гатт. Мы распаковали часть своих вещей, чтобы поприличнее одеться перед появлением в Айдер-Нагаре. Деревня называется Оссангери. Здесь я впервые увидел верблюдов. Там есть форт, но, насколько я могу судить, не имеющий большого значения. Мы вышли из деревни в 2 часа пополудни и к трем часам добрались до подножия Гатт. Нас опередил г-н Хюгель вместе с моим сержантом, который взял коня цирюльника.

Гатты — самые высокие горы, которые я видел. Они простираются на большое расстояние. Склон на 3/4 лье пологий. Перед входом в ущелье по правую руку находится источник, вода которого прозрачна, чиста и очень приятна на вкус. Она нужна и тем, кто поднимается на Гатты, и тем, кто спускается с них. Справа, напротив источника, стоит шандери[318], нечто вроде пагоды, где живут брамы. Шандери служит складом для караванов, везущих рис из Айдер-Нагара, и одновременно убежищем для путников ночью или в дневную жару, когда взбираться на гору невозможно.

Из источника вода подается к шандери по деревянным трубам, пересекающим дорогу на высоте 15 или 18 пье. Источник берет начало в недрах горы и дает достаточно воды, чтобы утолить жажду путников и вьючных животных. Нам повстречался конвой с рисом, навьюченным на 500 волов. Мы видели, как с волов сгружали вьюки по 200 фунтов риса и как потом волы шли утолять жажду из каменных или деревянных поилок, сооруженных для этой цели. Выпили они лишь 2/3 поступившей из источника воды. Таким образом, воды здесь всегда достаточно. Мы напоили коней и напились сами.

Горы настолько заросли лесом, что два человека не смогут идти рядом. Есть места, где вообще не пробраться. По-моему, нет такой изгороди, которая могла бы состязаться с множеством лиан, густо и плотно обвивающих деревья, большая часть которых — фруктовые. Ветви многих деревьев, дотягиваясь до земли, пускают корни и постепенно превращаются в новые стволы. Они перевиваются между собой, образуя непроходимую чащу.

На горах обитают лесные племена; там водятся тигры, обезьяны, горные козлы и множество всякой дичи; есть слоны и самые разнообразные птицы. Там масса насекомых и много змей. Все это мешает людям селиться, по крайней мере в этой части гор.

Немного передохнув, мы последовали за своим проводником и с каждыми 20 — 40 шагами всё яснее сознавали, какие трудности нам предстоят. Кое-где нам приходилось подниматься пешком, ведя лошадей в поводу. Здесь хорошо было бы иметь четыре ноги. В двух шагах справа от скалы мы увидели страшную пропасть. Извилистая тропинка не позволяла перевести дух, так как справа и слева, спереди и сзади — отовсюду грозила опасность. Если путник ослабеет или оступится, то во многих местах (я не говорю о всей горе) он безусловно погибнет, а пока будет катиться на 200 — 300 туазов вниз по скалам, побитый о стволы деревьев, исцарапанный терновником и алоэ, от него уже ничего не останется. Почти каждый месяц кто-нибудь погибает здесь, особенно во время дождей или туманов. Почва тогда становится скользкой, и несчастные путники срываются вниз и гибнут.

Наконец в пять часов вечера мы добрались до вершины. Там мы встретили г-на Хюгеля с сержантом: они нас дожидались, так как пройти им не разрешили, хотя наш обоз, который шел впереди, пропустили. Не буду умалчивать и о том, что вышеупомянутый Гримбах[319], гусарский сержант, напившись ракка, не пожелал спешиться, поднимаясь на Гатты. У него был вороной, довольно худой конь, и он сидел боком в седле. Тем не менее он добрался невредимым до вершины, хотя лошадь его дважды спотыкалась. Ни я, ни мои товарищи не смогли заставить его сойти с коня. Он немец, уже воевал в Индии и имел много ранений. Признаюсь, что у меня не раз замирало сердце, видя, как он как бы повисал в воздухе. Однако не менее опасно было бы заставить его слезть с лошади: немец был страшно упрям, и, видимо, надо было бы применить к нему крайние меры.

Через два дня после нашего прибытия в Манголор г-н Хюгель написал Монктусейпу, шурину Набаба, находящемуся в изгнании в Айдер-Нагаре, известив его о нашем прибытии. Он не захотел писать Ужинапе, наместнику этого города. Ужинапа, наверное обидевшись, не разрешил пропустить нас в форт на вершине Гатт с той стороны, откуда мы поднимались. Тогда мы решили послать к нему альгара и сами оставались в форте до 11 часов вечера, пока не пришло распоряжение нас пропустить.

Ни один человек не может войти в этот