Книга Преступление - Ирвин Уэлш

— Запомни: перевезешь девочку через границу штата — окажешься в заднице... — заводит по-новой Ланс.

— Заткни свою поганую пасть, педофил вонючий, — шипит Леннокс. — Это ты в заднице окажешься, можешь и к бабке не ходить. — Леннокс грохает трубку на рычаг. Видит бегущую вприпрыжку Тианну. Пытается умерить дрожь.

— Выбор тут не фонтан. Сплошной отстой. Но я таки добыла сносный музон. — Девочка достает пластиковый пакетик из своего рюкзака-овечки.

— Ух ты. — Леннокс просматривает диски. Путь предстоит долгий. Переводит взгляд на Тианну. — Давай-ка купим тебе новую одежду. Прикроем тебя маленько.

— Давай.

Понедельник, утро; многие магазины закрыты, в том числе «Мейси» — если верить вывеске, на инвентаризацию.

— Зато «Сиарс» работает. — Леннокс указывает на большой универмаг.

— В «Сиарс» даже мамина бабушка и то бы не пошла, — кривится Тианна. И правда: между вешалок водят носом исключительно божьи одуванчики. «Будь моя мать американкой, она бы отсюда не вылезала», — думает Леннокс. Попытки подобрать для Тианны адекватную одежду вызывают ощущение, что из сутенера он превратился в суетливую тетушку — старую деву. «Тианна еще ребенок, нельзя ей выглядеть, будто по ней панель плачет».

Леннокс покупает Тианне соответствующую возрасту одежду, себе — новую бейсболку «Ред Сокс» взамен потерянной и новые солнечные очки. Из туалета Тианна выходит уже в джинсах и приличной футболке. «Другое дело», — думает Леннокс, упрашивая девочку умыться. В конце концов она снова исчезает в туалете.

— Вот и славно, — радуется Леннокс по ее возвращении — теперь Тианна выглядит на свои десять.

— Полный отстой, — заключает Тианна. Впрочем, недовольство напускное.

Они идут в кафе и делают заказ. Леннокс получает лучший шейк во Флориде, шоколадный. Тианна — клубничный флоат[16]. Леннокс наблюдает, как Тианна с восторгом — и с неприличными звуками — тянет через соломинку растаявшие остатки лакомства. Она всего лишь дитя. Почему он с ней возится?

Потому что я полицейский.

Я никудышный полицейский. Я своего потолка достиг.

Нет. Неправда.

Он сделал все, что мог, в конкретном случае. Он поймал выродков, он возглавил следствие. Очередное повышение превратит его в Тоула номер два, иными словами, привяжет к кабинету.

Темная сторона работы в полиции — его удел, его крест; впрочем, любую другую задачу он счел бы тратой времени. Просто нельзя было распускаться. Вон Даги Гиллман — вечером захлопнул за собой дверь — и забыл, и спит как сурок. У тебя так не получается. Зато Гиллмана и не повысят. На идиотски-однообразные вопросы любой комиссии он будет выплевывать односложные ответы и думать: «Вот лохи, настоящего дела не нюхали». А члены комиссии, конечно, уловят его презрение и ярость. Не смогут взглянуть в ледяные, ненавидящие глаза. Потому что Гиллман режет правду-матку, а правда-матка пока еще способна устыдить и осудить высокопоставленных лицемеров.

Гиллман хороший полицейский. И Роббо был хороший полицейский, пока с катушек не съехал. Гиллман внушает страх — такие парни в команде всегда кстати. Леннокс из другого теста. В драке он Гиллмана под орех разделал бы. Но ни в коем случае не насмерть. Так что Гиллман поднялся бы и задул Леннокса, как свечу. В отличие от Леннокса, Гиллман себе лимитов не уста-навливал. Леннокс, хоть и выше по званию, рядом с Гиллма-ном что лояльный папаша, не верящий в телесные наказания и имеющий дело с собственным отпрыском — расчетливым психопатом-манипулятором.

Странно думать о Гиллмане, пялясь на смазливенькую официантку-латиноамериканку — миниатюрная, легконогая, она порхает меж столиков, разносит кофе.

— Как по-твоему, она красивая? — спрашивает Тианна.

— Пожалуй. — Леннокс в очередной раз отмечает наблюдательность девочки и укрепляется в решении никогда не заводить собственного ребенка, особенно дочь. Низа что.

— Я хочу сделать вот так, — мурлычет Тианна, вальяжно потягивается, нарочито запускает пальцы в волосы.

Блеск в ее глазах Леннокс идентифицирует как лицемерие — и холодеет. Тианна тотчас улавливает его реакцию, приподнимает надо лбом несколько прядей.

— Вот примерно так. Мне пойдет?

— А, ты о челке. Ну да, пойдет. — Будто камень с души.

И пульс нормализуется.

В Тианнином взгляде нежданная холодность. Леннокс давится следующей репликой. Отеческая нежность, уже было охватившая его, испаряется — Леннокс вдруг видит себя Тианниными глазами. С такой же проницательностью, с таким же презрением взбалмошная богатенькая красотка могла бы смотреть на лопоухого копа-новобранца, утверждающего, что в данном конкретном месте парковка запрещена.

Дядя Чет должен быть в курсе, думает Леннокс. Голова гудит. Чет все по полочкам разложит. Леннокс просит счет. В кафешку набежали мамаши с детьми, копы, окрестные продавцы. Тианна рассказывает об огромной Четовой яхте, на которой он бороздит Мексиканский залив. Внезапно меняет тему.

— Мужчины, которых мама приводит, все до одного ублюдки. — Голос приглушенный, чуть подрагивает, словно девочка почти готова выслушать нотацию о вреде сквернословия.

— Но Чет ведь не ублюдок?

Тианна с энтузиазмом мотает головой.

— Чет — мамин брат? Или папин?

— Он просто Чет. — Девочка снова замыкается. Спешит со счетом официантка, косится на очередь за дверью. Леннокс ловит намек, быстро расплачивается и ведет Тианну к выходу.

Значит, очередной суррогатный дядюшка. С другой стороны, почему сразу отрицательная коннотация? Он сам сейчас исполняет ту же роль, причем практически ничего не зная о десятилетних девочках. Леннокс пытается вспомнить, какой была Джеки в Тианнином возрасте. Впрочем, откуда в детских воспоминаниях объективность? Джеки на пять лет старше Леннокса; именно на нее родители возлагали большие надежды. Взять хотя бы уроки верховой езды — успехами Джеки хвастались направо и налево. И она не разочаровала. Стала адвокатом; вышла замуж за адвоката (Ленноксу, обремененному необъяснимой уверенностью, что всякий мужчина, зарабатывающий на жизнь болтовней, — это кусок дерьма, приходится постоянно подавлять бьющую через край гадливость).

Леннокс чувствовал: по окончании каждого урока верховой езды презрение Джеки к родителям и братьям только укрепляется. Ненавидел отступничество матери, гордившейся надменностью Джеки. Мать расценивала надменность как личный успех: дескать, воспитала в дочке отвращение к собственному социальному статусу (синих воротничков), а значит, дочка скорее пробьется, пусть и ценой родственных уз.

У Джеки дом в георгианском стиле в Нью-Тауне[17], загородный дом в Дисайде, успешный муж и вежливые сыновья — ученики престижной школы. Это ее жизнь; насколько известно Ленноксу, именно к такой жизни сестра всегда стремилась. Труди алчет аналогичного статуса, словно уверена: Леннокс из того же теста, а она своей любовью, словно скальпелем, сумеет соскрести лузгу и поставить убежденного копа на правильную беговую дорожку.