Книга Японская разведка против СССР - Алексей Борисович Кириченко

начальники любили подражать Ю.В. Андропову, который обычно просил зайти к нему, когда у интересовавшего его человека появится свободное время. Хотя зачем эти реверансы? Если оперативный начальник звонит, то нужно выполнять его волю, а не ссылаться на какие-то причины.)

— Евгений Михайлович, через минуту буду у вас, — ответил я генералу.

После взаимных приветствий последовал обычный вопрос:

— Ну как дела?

Я рассказал Евгению Михайловичу, как продвигаются известные ему разработки, выслушал его рекомендации и неожиданно щедрые обещания помочь «силами и средствами». Но он почему-то меня не отпускал, вроде как бы чего-то ждал. Однако я молчал, а он тоже не реанимировал мой разговор с «Юрком». Затем вздохнул и сказал:

— Я вот хотел с тобой посоветоваться вот по этому американцу. Как твое мнение? — и протянул мне тощее досье.

— Мне здесь посмотреть или взять к себе? — спросил я.

— Лучше здесь. Посмотри вот эту бумагу, и тебе станет все ясно.

Я уселся в сторонке и стал бегло изучать дело, а Расщепов кому-то позвонил и долго говорил по «кремлевке». На звонки других телефонов он или не брал трубку, или отвечал, что занят.

Заметив, что я просмотрел дело, Расщепов спросил:

— Ну как твое мнение?

— Надо вербовать.

— Ты так считаешь?

— Я бы попробовал.

— А ты пойдешь вербовать?

— А почему бы и нет? Если доверите, — ответил я, хотя никогда не имел дела с американцами.

— Хорошо. Мы подумаем. Спасибо, — поблагодарил генерал, и мы распрощались. Больше я у него на докладе не был.

Потом я узнал, что эту вербовку американца провалили. Это ведь не компру собирать на подчиненных, а приобретать союзника, который на вес золота должен цениться, ибо я считал еще в советское время, что каждый завербованный агент-иностранец — это золотой фонд России. Не Советского Союза, а России.

Предпоследняя встреча с Е.М. Расщеповым произошла в коридоре накануне моего ухода из КГБ. Генерал вроде бы участливо успокаивал меня:

— Не переживай. В жизни может так все поменяться, что былые горести окажутся радостями. Кто знает, что с нами будет? — философствовал генерал, совсем не предполагая, что в скором времени рухнет СССР, его немедленно уволят из КГБ и его сердце не вынесет нервного стресса.

Последний раз я видел Е.М. Расщепова в 1989 году, когда по письму директора ИМЭМО АН СССР академика Е.М. Примакова в адрес первого заместителя председателя КГБ СССР генерала армии Ф.Д. Бобкова мне разрешили работать в архиве КГБ. Выходя из 4-го подъезда, я столкнулся с Расщеповым. Он снисходительно спросил о моих делах, а я возьми и бухни:

— Да вот вызывали в управление кадров. Предлагают пойти заместителем начальника 7-го Управления…

Увидев недоуменный взгляд Расщепова, который вдруг изменился в лице, я поспешил его успокоить:

— Нет-нет, я пошутил.

— Ну и шуточки у тебя, — сказал расстроенный начальник 7-го Управления генерал-лейтенант Расщепов и ушел из моей жизни.

«Кот Леопольд»

Весной 1982 года произошло то, к чему я был готов: меня пригласил заместитель начальника главка, он же начальник отдела кадров генерал-майор А.А. Казнин, который предложил перейти на новый участок работы — в «действующий резерв» офицером безопасности в Институт востоковедения АН СССР. Он даже сказал, что по должности я буду проходить как начальник отдела. Мне подумалось, что обещанием перспектив служебного роста он мал-мал завирает, что впоследствии и подтвердилось. Но все равно, если уж тебя вызывают в кадры и предлагают другой участок работы, то судьба твоя решена и нечего трепыхаться. Если даже откажешься от этого предложения, то все равно куда-нибудь задвинут. Поэтому я дал согласие. Да и институт меня интересовал, все-таки Востоком занимается.

Оперативное обслуживание наиболее важных академических институтов, которые, как считалось в советские времена, оказывали влияние на формирование внешней политики СССР, не так давно было передано из районных отделов УКГБ по г. Москве в отдел Центрального аппарата, начальником которого был Гурьянов Олег Александрович, к которому я и зашел после беседы с кадровиком.

До этого у меня с Гурьяновым были нормальные отношения. Более того, когда он возглавлял резидентуру КГБ в Токио, то усиленно предлагал мне пойти к нему в заместители по контрразведывательной работе, о чем я упоминал выше.

В Токио ему не повезло: на присвоение Гурьянову звания генерал-майора уже было написано представление, однако в это время изменил Родине и бежал в США сотрудник резидентуры Левченко. Это автоматически не только лишило Гурьянова генеральских лампасов, но и пришлось ему расстаться с разведкой, и его направили на работу в контрразведку, благо его хорошо знал начальник 2-го Главного управления генерал-полковник Григоренко Г.Ф. Здесь его затем дважды пытались продвинуть в генералы, но по каким-то причинам он так это звание и не получил. Не повезло бедняге.

Гурьянов принял меня радушно и в общих чертах рассказал о важности стоящих передо мной задач в старейшем научном заведении, которым является Институт востоковедения[24].

Как я впоследствии удостоверился, Гурьянов шпарил свои высокопарные лозунги, как говорится, от балды, не представляя того, о чем говорил, поэтому воссоздавать суть его высказываний не имеет смысла. Под конец он выразил уверенность в том, что мы сработаемся, а о деталях работы и конкретных задачах меня проинструктирует его заместитель И.К. Перетрухин. С оперативной же обстановкой в Институте востоковедения меня должен был ознакомить старший оперативный уполномоченный Муратов В.З., в оперативном «обслуживании» которого и находилось это учреждение.

Что касается самого Гурьянова, то на первых порах мои отношения с ним были нормальными и меня даже избрали в состав партийного бюро отдела. Однако затем трещина в отношениях стала катастрофически увеличиваться. Вероятно, и по моей вине тоже. Ну что я мог поделать со своим характером и нежеланием приноравливаться к тому, кто творил неправое дело?

Впервые я проявил свой неуживчивый характер, когда только что пришедший на работу в отдел Игорь Рыбников, который впоследствии работал на руководящем посту в российской контрразведке, а сейчас находится за границей, попал в тривиальные неприятности, устроенные в баре участковым милиционером, который обвинил его во всех смертных грехах.

Почему-то Гурьянов на примере этого начинающего работника, у которого была впереди вся жизнь, решил устроить показательный воспитательный процесс и уволить его из органов КГБ, дабы другим было неповадно баловаться по вечерам коньяком. Члены партийного бюро не стали перечить принципиальному начальнику, но это меня не остановило и я выступил с предложением ограничиться только партийным разбирательством и удовлетвориться обещанием провинившегося больше не допускать подобного. Я остался на заседании партийного бюро в меньшинстве, но на партийном собрании остальные коммунисты меня поддержали и гроза