Книга Беатриче кота Брамбиллы - Юрий Львович Слёзкин

него зелеными, злыми глазами, урчал старый кот Брамбилла, выгибая взъерошенную спину и шурша листами, раскиданными по столу.

Один из листов, белый и матовый, точно смазанный салом, лежал на ковре посередине комнаты, иногда чуть заметно колеблясь, один освещенный доходящим до него сквозь желтый абажур скучным, безразличным светом. Анемподист Иванович отложил в сторону ножницы, срезав ноготь до половины, встал со стула, подошел и поднял лист. Так он постоял с минуту, словно соображая что-то, потом аккуратно сложил лист пополам и спрятал в боковой карман пиджака.

— Не хочешь, и не надо, — другому пригодится, ведь правда, Брамбилла?

Анемподист Иванович ничуть не жалел, что сделка не удалась. Право же, этот лицеист Бурчевский не в меру требовательный заказчик: семь рублей за любовный сонет — цена не Бог весть какая высокая, и не виноват Анемподист Иванович, что на сей раз ничего не упомянул о глазах возлюбленной лицеиста.

Он все еще стоял посреди комнаты и в нерешительности догрызал вторую половину состриженного ногтя. Потом сказал, обращаясь к Брамбилле:

— Вот, Брамбилла, каково нынче «Камоэнсам».

Точно следя за тайным ходом мыслей Анемподиста Ивановича, шевелил ушами Брамбилла и поводил вслед за движениями хозяина зеленые глаза свои, но при последних словах поэта соскочил он со стола и оттуда на полку с книгами, на которой в белой своей неподвижности покоился Пушкин. Пробежав по ряду книг, точно по шаткой лестнице, где бок о бок с крохотным томом Шенье грузно стоял в кожаном одиночестве Сологуб, он снова прыгнул на пол, но вслед за ним грузно ударился о ковер желтый том ослиной кожи. Испуганно шарахнувшись в сторону, Брамбилла через мгновенье легким, неслышным шагом подошел к книге и, обойдя ее, уставился в раскрытую страницу. Прерванный на меланхолическом своем занятии, посмотрел Анемподист Иванович в сторону лежащей книги, но тотчас же новый и непонятный ему звук коснулся его слуха.

Ясно слышно было, как за окном шуршала снежная не-погодица, но звук, поразивший поэта, хотя был значительно тише доносящейся через окно завирухи, все же настойчиво, не сливаясь ни с чем, наполнял комнату.

Охваченный неприятным волнением, подошел быстро к дверям Анемподист Иванович и распахнул их.

Из темноты непроветренной столовой, где запах остывшего жаркого и табачного дыма, казалось, пропитал все вещи, смутно выступал обеденный стол, накрытый белой скатертью, и тусклый глянец чашек на буфете загорелся и угас. Но в столовой было тихо, до жуткого тихо.

Когда Анемподист Иванович увидал, что в столовой никого не было, он призадумался и тихонько, на цыпочках, обошел комнату, все еще не понимая, откуда доносится странный звук. Может быть, шум метелицы или завывание ветра в трубе заглушали этот звук по временам и он доносился то явственнее и громче, то совсем глухо. Наконец, в ту минуту, когда шум ветра утих, он услышал этот странный звук, во всей его силе доносившийся из угла темной столовой.

Анемподист Иванович, ступавший до сих пор тихо и на цыпочках, решительными шагами, опираясь на каблуки, пошел навстречу таинственному звуку. В углу комнаты на столике стоял самовар. Кран был открыт и из него шла струя воды, уже переполнявшей фарфоровую полоскательницу.

— Брамбилла, — крикнул поэт, — сюда, мой друг, — но Брамбилла словно не слышал призывных слов хозяина и продолжал мурлыкать и мяукать над раскрытой книгой в соседней комнате.

Минуту помедля, поэт еще раз крикнул:

— Брамбилла!

Но нежданно томная задумчивость охватила все существо его и он незаметно для себя опустился на стул рядом со столиком, где по-прежнему с медленным звоном падала в фарфоровую полоскательницу струя воды. Он с непонятным любопытством разглядывал все наполнявшуюся чашку, тускло освещенную проникающим из кабинета темным светом; он слушал напевный плеск воды, смотрел на рисунок полоскательницы — чуть видно темнеющие букеты роз, точно сейчас расцветшие на тусклом фарфоре. Резкий звон электрического звонка прервал смутные мысли Анемподиста Ивановича и заставил его порывисто подняться с места. Обождав минуту и убедившись, что звонок не повторился, он решил, что звон ему только почудился и, усталый, неверной походкой побрел в кабинет. Там, как и прежде, сидел над развернутой книгой Брамбилла, значительно поводил ушами и фыркал, глядя зелеными глазами своими на ровные черные строки. Без особенного любопытства, почти машинально, занятый далекими мыслями, опустился на ковер Анемподист Иванович и вслух прочел первые попавшиеся ему строки:

«Где Беатриче?» — молвил я с тоскою,

И, указав на дерево рукою,

Ответила мне спутница: «Взгляни…»

Он оборвал внезапно свое чтение, так как снова резкий, отрывистый звонок недовольно прервал тишину.

Не было сомнения, кто-то хотел, чтобы его пустили в этот глухой час ночи.

Обеспокоенный и раздраженный, поэт прошел в переднюю; не зажигая огня, щелкнул английским замком. Неясная женская фигура стояла перед ним.

— Вы ошиблись дверью, — растерянно пробормотал Анемподист Иванович.

Она помолчала минуту. Потом тихо и уверенно сказала:

— Разве не сюда должна прийти Беатриче или, может быть тот, другой, ждет ее, а не вы?..

Анемподист Иванович молча отступил, учтивым жестом руки приглашая войти незнакомку.

Войдя в кабинет, она подняла раскрытую книгу, положила ее на стол привычным движением женщины, всюду замечающей беспорядок, потом уселась в кресло и стала гладить выгнутую спину Брамбиллы, прыгнувшего к ней на колени.

Анемподист Иванович растерянно стоял перед нею, потом сказал:

— Простите, одну минуту…

Пошел в столовую, закрыл кран самовара и вернулся в кабинет.

— Я знала, что этот сонет вам не удастся, — молвила женщина, — знала, что вы пишете стихи, и вам некому их посвящать. Вы продавали ваши строки и они приносили счастье тем, кто их покупал. Но ваш последний заказчик был последним — поверьте мне…

Поэт склонил голову над ней и, держась за спинку кресла, на котором сидела незнакомка, тихо вздохнув, ответил:

— Я не удивлюсь, если вы скажете, что вам известна вся моя жизнь. Люди, подобно мне, живущие замкнуто и одиноко, подчас оказываются на виду у всех. Но в этой комнате, и вот в той (он кивнул на дверь, ведущую в столовую), только две души обитают: из них одна — немая, мой верный друг Брамбилла, и я. Я читал в одной очень древней книге, что когда человек долгое время остается одиноким, душа его постепенно испаряется, покидая тело; она рассеивается по всему его жилищу, задевая и наполняя неодушевленные предметы. Не удивляйтесь и вы, если я скажу вам, что вещи в моих комнатах стали полуживыми, а я теряю жизнь, постепенно, день ото дня… Книга, давно мною не читанная, всегда попадается мне в руки