Книга Закон Моисея - Эми Хармон

я и сам ничего не понимал, и попытки разобраться в желаниях мертвых, мягко говоря, изнуряли меня. И еще мне не нравились мертвые дети.

Мальчик выжидающе смотрел на меня своими серьезными и пронизывающими карими глазами.

– Нет. Я не хочу в этом участвовать. Не хочу, чтобы ты здесь находился. Уходи, – твердо произнес я, и в мой разум тут же попыталось пробиться еще одно воспоминание.

Видимо, мальчик не воспринял мой отказ. На этот раз я зажмурился и свирепо воспротивился, представляя обрушивающиеся стены воды, которая растекалась по земле – по сухому проходу, позволявшему мертвым переходить на другой берег. Я обладал силой разводить море. И та же сила могла сомкнуть воду. Прямо как сказала мне Пиби, прямо как у библейского Моисея. Когда я открыл глаза, мальчик исчез в потоке Красного моря, которое смывало все, что я не желал видеть.

Глава 16. Моисей

Но, по всей видимости, Эли умел плавать. Так его звали. Я увидел его имя, написанное корявыми, едва разборчивыми буквами на светлой поверхности. ЭЛи.

Его не поглотили призванные мною волны. Он вернулся. А затем снова. И снова. Я даже уехал на какое-то время, будто это когда-либо помогало. Тут, там, на другом конце света – от себя не сбежать… как и от мертвых, напомнил мне Таг, когда я ему пожаловался, бросая сумку на заднее сиденье машины. В салоне моего новенького грузовика все еще пахло кожей, и мне хотелось сесть за руль, отправиться в путь и никогда не останавливаться. Я ехал с опущенными окнами и громкой музыкой, чтобы укрепить свои стены. Но стоило мне свернуть в сторону Бонневилля в западной части долины, как на дороге возник Эли. Его черный плащ развевался на ветру, словно он действительно там стоял – одинокий мальчишка посреди пустой трассы. Я резко развернулся и поехал домой, закипая от подобного вторжения в мою жизнь и гадая, как же, черт побери, ему постоянно удавалось просочиться сквозь мои трещины.

Он показал мне, как листал книгу с потрепанной обложкой и загнутыми уголками страниц, на заднем фоне слышался приглушенный женский голос, зачитывавший историю. Он сидел у нее на коленях, прижимаясь головой к груди, и я чувствовал, как она обнимала его, словно сам сидел в ямке между ее скрещенных ног. Еще он показал мне Калико, а затем ноги в обтягивающих джинсах, проходящие мимо стола, будто он сидел под ним в своей личной маленькой крепости. В общем, всякую всячину, которая не значила для меня ровным счетом ничего, и в то же время значила для него все.

Когда Эли разбудил меня в три часа ночи и показал образы закатов и как он сидел в седле перед женщиной, чьи волосы щекотали ему щеки, я откинул одеяло и взялся за кисть. Мои руки двигались в лихорадочном ритме, поскольку мне не терпелось поскорее отделаться от ребенка, который не давал мне покоя. Картинку, вертевшуюся в моей голове, я придумал сам. Эли не пытался внедрить ее в мои мысли, но я представлял, как должна была выглядеть эта парочка: русая мать и ее темноволосый сын, его затылок прижат к ее груди, пока они скачут на лошади в сторону красочного горизонта. Закат расцветал над холмами, и все краски были яркими, но смазанными, как у Мане, будто мы смотрели на всю эту красоту сквозь мутное стекло. Их силуэты были вполне различимыми, но в то же время иллюзорными. Таким образом я как бы держал зрителя на расстоянии, позволяя ему наслаждаться видом без вмешательства в эту идиллию, наблюдать, но не становиться ее частью. Это напомнило мне о том, как я смотрел на образы, которые показывали мне мертвые. Так мне удавалось сохранять дистанцию и обезопасить себя.

Закончив, я отступил на шаг и опустил руки. Мои рубашка и джинсы были забрызганы краской, плечи невероятно напряжены, руки затекли. Повернувшись, я заметил взгляд Эли, смотрящего на мазки, которые один за другим создавали жизнь. Неподвижную, но все же. Я надеялся, что этого будет достаточно. В прошлом это всегда срабатывало.

Но затем Эли перевел взгляд на меня и встревоженно нахмурился. И медленно покачал головой.

Он показал мне настольную лампу в форме ковбойского сапога и как она откидывала свет на стену. Присмотревшись, я увидел тень женщины и наблюдал, как она наклонилась и поцеловала свое дитя перед сном.

– Спокойной ночи, вонючка Стьюи! – сказала она, уткнувшись носом в местечко между его шеей и плечом.

– Спокойной ночи, проныра Бейтс! – радостно ответил он.

– Спокойной ночи, подлец Скитер! – парировала она.

– Спокойной ночи, грубиянка Боунс! – хихикнул Эли.

Я не понимал, что это за прозвища, но они все равно вызвали у меня улыбку. Это воспоминание буквально источало любовь. Но я все равно отмахнулся от него и захлопнул дверь перед этим трогательным зрелищем.

– Нет, Эли. Нет. Я не могу дать тебе то, что ты хочешь. Я понимаю, что ты скучаешь по маме, но тут я бессилен. Зато могу предложить тебе следующее: ты поможешь мне найти ее, и я подарю ей это, – я показал на подсыхающую картину, созданную для этого настойчивого мальчика. – Я могу отдать ей твой рисунок. Ты помог мне его создать, так что он твой. Ты можешь подарить его маме.

Эли долгое время смотрел на картину. А затем без всяких предупреждений исчез.

Моисей

– Очень красиво, – Таг кивнул на холст на мольберте. – Не похоже на то, что ты обычно рисуешь.

– Ага. Потому что это моя фантазия, а не его.

– Ребенка?

– Да.

Я нервно провел рукой по своим коротким волосам, хотя сам не знал, что меня так взволновало. Эли не возвращался. Может, картина все-таки сработала.

Таг явился ко мне без приглашения, прямо как в былые времена, и я был благодарен ему за отвлечение. Он частенько приходил, когда ему нужен был партнер для спарринга или что-нибудь подъесть из моего холодильника, или временно одолжить у меня картину и повесить ее у себя на видном месте, чтобы впечатлить очередную даму вечера.

Но Таг уже потренировался, и я не планировал вымещать на нем накопившееся раздражение. Кончики его волос были влажными, из-за чего вились и липли ко лбу и шее, а футболка пропиталась потом и облепливала грудь. Когда Таг решал деловые вопросы, то всегда приводил себя в порядок – зачесывал назад волосы и надевал дорогой костюм, – но в остальное время выглядел немного неопрятным из-за не единожды сломанного носа и длинных лохматых волос. Не знаю, как ему было не жарко