Книга Барбизон. В отеле только девушки - Паулина Брен

на гостиничной открытке из ящика письменного стола: «№ 1426 – далековато от тротуара». На следующий день написала подробнее [21], пренебрежительно отзываясь о стандартном номере «Барбизона» в том виде, в каком он изображен на открытке. Миф, фальшивка. Ее номер – настоящий номер «Барбизона» – был «размером с комнату брата» [22] и порядком обветшал. Почему «брата» – потому что дома, на залитом солнце аризонском ранчо, самая большая комната принадлежала Дженет и она привыкла к большему пространству. Тем не менее она вынуждена была констатировать [23], что сам «Барбизон» красив и впечатляющ. Даже будучи столь же склонным к необдуманным суждениям, как Дженет Барро-уэй, нельзя было отрицать притяжение отеля, его мифологию.

Пегги ЛаВиолетт познакомилась с Дженет Барроуэй и тут же догадалась, что перед ней провинциалка. Дженет приехала в индейских мокасинах [24] и прочих пестрых вещах, которые, подозревала Пегги, в Аризоне, может, и носят каждый день, но в Нью-Йорке – вряд ли. В особенности стоило оставить в Аризоне бирюзовую юбку-колокол с множеством оборок. Несмотря на это, было в Дженет и то, что восхищало Пегги. Должно быть, Дженет – веселая девчонка с Запада, которая мигом запрыгнет на лошадь, если захочет. На Дженет, в свою очередь, остальные, включая Пегги, тоже не произвели особенного впечатления. Домой она написала [25], что остальные девушки «славные, но ничего выдающегося». Три дня спустя, однако, все стало налаживаться, и трех-четырех она назвала «замечательными», еще трех – «настоящими занудами», «ничего так, но не такие блестящие, как я ожидала».

* * *

Трудно сказать, где в приведенной иерархии от июня 1955 года стояла будущая писательница Гейл Грин; но к концу месяца она вряд ли смогла бы побороться за популярность где-либо. Она училась на последнем курсе Мичиганского университета, когда подала заявку на конкурс. Близился диплом, а у нее еще ничего не было; и она принялась за работу – как и Нанетт Эмери десять лет назад, беспрекословно выполняя все поручения, лишь бы получить вожделенное место в программе приглашенных редакторов.

Гейл Грин заполняла формы, а в это время на ее кухне, когда там круглосуточно свободно стоял наготове кег пива, «кто-то наливал пиво, чей-то любимый преподаватель готовил маникотти на плите, на фонографе ставились пакистанские песни о любви или вудуистские распевные молитвы о дожде, и тут же я, в широкополой фетровой шляпе – как для вдохновения, так и для того, чтобы уединиться, – сижу и печатаю ответы в „М-ль“» [26].

Когда она получила телеграмму [27] с приглашением в Нью-Йорк и «не удивилась, поскольку знала, что справилась», она, как и Сильвия Плат ранее, продумала гардероб. Гейл решила проблему, хорошенько порывшись в папином магазине одежды в Детройте, хотя впоследствии переживала, что не сбросила вес, чтобы лучше выходить на фотографиях.

Возможно, с целью компенсировать лишние килограммы, а может, чтобы изображать бесстрашного репортера, каким планировала стать, Гейл Грин ходила в тренчкоте. «Большая тяжелая девушка в большом тяжелом пальто» – вспоминала о ней одна из участниц программы. В Мичигане Гейл писала о новостях университета в журнал «Тайм» и по этому поводу считала себя круче остальных приглашенных редакторов сезона 1955 года. Стоило Гейл упомянуть «Тайм», Джоан и Пегги закатывали глаза и умолкали. Ощущение было, что никто из остальных девятнадцати девушек Гейл не нравится; и они ей на самом деле не нравились, их искренние устремления казались ей невыносимыми. Она подозревала, что, хотя им не терпелось перебраться в Нью-Йорк, пределом их мечтаний был домик в пригороде за белым заборчиком и орава детишек. Сама же Гейл открыто выражала презрение к подобным вещам [28]. Она искала карьеры и не боялась об этом заявить.

Но что бы каждая из девятнадцати победительниц конкурса приглашенных редакторов ни думала об остальных, все они были целеустремленными девушками своего поколения; лучшими из лучших в своих кампусах. Через день после прибытия в «Барбизон» все двадцать девушек, изрядно волнуясь, собрались в офисе «Мадемуазель», в их числе Джоан Дидион, ее подруга и наперсница Пегги ЛаВиолетт, а также будущие писательницы Дженет Барроуэй и Гейл Грин. Все рассматривали друг друга с растущим чувством соперничества. Во главе урожая 1955 года поставили Джейн Труслоу, приглашенного ответственного редактора и студентку последнего курса колледжа Смит, альма-матер Сильвии Плат. Именно Джейн предстояло рассказать читательницам о том, как прошел первый рабочий день приглашенных редакторов [29]. «Сезам!» произнес волшебное слово герой «Тысячи и одной ночи», и перед ним открылся вход в пещеру несметных сокровищ. Заклинание для двадцати взволнованных победительниц конкурса журнала «Мадемуазель» звучало менее диковинно, но от этого не менее действенно: «Шестой этаж, пожалуйста… офис „Мадемуазель“!» «Когда в самый волнующий из дней двери лифта раздвинулись, перед нами открылся новый блистающий мир, ставший на несколько недель и нашим. Редакторы – Блэкуэлл, Эйблс и Фешхеймер, некогда казавшиеся нам овеянными мифами именами в выходных данных, приветствовали нас в конференц-зале. Они и прочие редакторы ободрили нас, и все завертелось. Творческая энергия, неистовая, как молнии в раскаленной летней атмосфере, разносилась по шестому этажу номера 575 по Мэдисон-авеню и по „Барбизону“, когда все мы набросились на свои задания по подготовке августовского номера…»

Но было не совсем так. Труслоу умолчала о том, как Маргарет Фешхеймер, редактор студенческого отдела, оглядела девушек и вздохнула. Она хотела устроить разнос сотрудникам «Истмен Кодак» [30], ответственным за «недодержанные» фотоснимки, на основе которых – равно как и обязательных сочинений и рисунков – и отобрали победительниц. Увидев, с чем придется иметь дело, она немедленно обратилась к Бернис Пек, редактору отдела «Красота и здоровье», и, собрав всех помощниц, они курсировали вокруг двадцати девушек: выщипывали брови, подстригали челки, давали советы и спешно раздавали пробники крема с плацентой в отчаянной надежде на мгновенные улучшения. Гейл нанесли «четыре слоя макияжа» [31] и бесцеремонно посоветовали сесть на диету прямо сейчас и сбросить килограммов десять.

Но как бы придирчиво девушки ни оценивали друг друга, редакторов они тоже жалеть не собирались. Гейл Грин нашла забавной манеру Бетси Талбот Блэкуэлл «читать лекцию о ЗОЖ, затягиваясь и покашливая, как завзятый курильщик» [32]. Дженет Барроуэй впервые увидела Б.Т.Б., «курсировавшую между зеркалами конференц-зала» [33] «в черном платье-футляре, жемчужном колье под горло, с длиннющим мундштуком, с которым управлялась, что твоя Одри Хепберн» [34] и которым размахивала, призывая девушек «верить в розовый цвет!» [35]. То, что Дженет мгновенно невзлюбила Блэкуэлл [36], отчасти объясняется ее воспитанием в методистском духе: ее родители гордились, что не общаются с теми, кто пьет или курит. Б.Т. Б. обильно потребляла спиртное и не расставалась с сигаретой. Пегги ЛаВиолетт,