Книга Одесская сага. Троеточие… - Юлия Артюхович (Верба)

– Что значит бросил? Не начинай уже. Красиво жил – красиво ушел, тебя не обременял ни заботами, ни тревогами. Спасибо скажи.

Ксеня снова плакала, но не так, как за сыном. Просто сидела и текла своим тихим горем:

– Эгоистка я – плохо мне без него. Рухнула моя каменная стена.

– Да ладно, – вмешалась Лидка. – Вон какой дом отстроил, тебе оставил, есть где старость встречать, еще и обеспечил, не то что мой! – Она с горечью добавила: – Всю жизнь на него положила, а толку-то!

Женя с Ксеней переглянулись и по-девчоночьи хихикнули:

– Вот ты, Лидка, конечно, скажешь, как в лужу…

– Ты эти свои спекулянтские прибаутки брось! – надулась Лидка. – Можно подумать, я неправду сказала.

– Так мы оба работали на этот дом.

– Так и я работала – не отдыхала! – возмутилась Лида.

– Ты?!! Ты?! У тебя же ни дня стажа! Пришла на все готовое в профессорскую семью! – возмутилась Ксеня. – Не, я сильно уважаю такой талант, без шуток, но кем ты там работала? Мужниной женой?

– Не считая оккупации, – мрачно поддакнула Женя. – Но, тс-с, это было давно и неправда. А так да: мечтала к дворянам внедриться – вот и получилось.

– Что там этот горе-дворянин умеет? Папашины книжки бубнить? От репрессий я его спасла, в войну я его кормила, на работу со строкой «Был на оккупированной территории» я его обратно устроила! Не было б моих связей – где б он был! И капитал свой прожрал бы еще в двадцатых!

– Ишь, разошлась, – хмыкнула Женя, – агройсен труженица. Ну что? Помянем тех, кого нет с нами, и будем думать о живых?

Ксеня покосилась на фотографию Саши:

– Да, будем думать, будем жить…

Вам не стыдно?

Тося снова вернулся из рейса, как и планировал, в середине мая. Точно к открытию сезона в яхт-клубе. Все складывалось идеально, особенно, если следующий рейс в сентябре. Правда, диссертация из-за этого пишется уже третий год, но это ничего. Зато он и практические данные в рейсе собрал, и семья более-менее обеспечена.

– Верба, – позвал Тосю начальник кафедры, – тебя там в «Белый дом» вызывают. Завтра на десять. У тебя как раз пар нет.

– Какой белый дом?

– Ой, ну что ты как вчерашний! В контору. Ты там что, опять в рейсе напуржил?

– Да ничего я не делал. Я что, протокола не знаю?

Толика пригласили на беседу в КГБ. Обычное дело для моряков загранплавания. Неужели помполит, сука, нашел, к чему придраться?

Толик перебирал в голове весь последний рейс и особенно выходы в порт. Он с интерната железно усвоил – с системой можно бороться и побеждать только по правилам системы, а для этого ее надо знать в совершенстве. И он знал. Не пил, не болтал лишнего, заработал репутацию тихого, но не противного молчуна. Задушевных бесед с ним не вели, от членов тройки (а выходить в зарубежные порты можно было только втроем, и один всегда стукач) не отрывался. Подарки покупал строго в указанном лимите. Запрещенного не возил, в политинформациях и общественных мероприятиях участвовал ровно настолько, чтобы не цеплялись, но излишней активности не проявлял. Нет, никаких косяков у него нет. Это точно можно расслабиться. Значит, Вербу будут вербовать.

Тося хмыкнул – смешно получается. Это уже пробовал делать помполит, но Толик легко прикидывался дурачком, обещал, если чего, сигнализировать, но он в машине ничего подозрительного не замечал, а с товарищей берет пример. Тема известная – предложат хорошие рейсы, чуть больше, чем дозволено, провозить, ну и стучать потихоньку на коллег. Он в такие игры не играл и уже приготовил пару вариантов вежливого отказа. Но предмет разговора даже его выбил из колеи. К такому Верба был не готов.

Вежливый старший лейтенант похвалил его за моральный облик и высокие спортивные достижения. Толик улыбнулся – сейчас начнется. И началось.

– Но как же у такого безупречного советского моряка такое пятно на репутации?

– Какое пятно? – опешил Верба.

– Не догадываетесь? А члены семьи?

Толик перебирал – ну, мама-то почти безграмотная, полжизни на трикотажной фабрике ударницей, на пенсии. Людка в норме… Неужели из-за тещи и ее мамы, Евгении Ивановны? Вытащили, что они были на оккупированных территориях? Так после войны вон уже тридцать лет прошло.

– Вы о ком?

– О вашем брате. Воре-рецидивисте. Он в СИЗО с новыми обвинениями, и это приличный срок – не меньше пяти лет, а то и все семь, как злостному рецидивисту. За серию краж.

– Я думаю, вы знаете, что я его последние лет пять не видел. Он когда откину… вышел на свободу, я в рейсе был. А после рейса мы не виделись. Теперь понятно почему.

– Ну вы же понимаете, что это очень портит вашу репутацию?

– Не понимаю, – Верба начинал терять свой хваленый самоконтроль. – Вы что-то хотите предложить?

– Да. Есть варианты. Во-первых, вот, – старлей положил перед ним чистый лист и ручку.

Толик выпрямился на стуле.

– Это что?

– Для начала вы напишите отказ от брата.

– Что?! Что напишу?

– Официально отречетесь от такого брата. Думаю, все понятно. Тем более, что, с ваших слов, вы последние пять лет и не общались.

– Я не буду, – Верба скрестил руки на груди.

– Вы не понимаете? Желающих занять ваше место электромеханика – десятки. А что решит этот отказ? Это просто рабочая формальность. Вон ваша мать от вас тоже отказалась, но вы же поддерживаете родственные отношения.

Толик побагровел и наклонил голову вперед для атаки.

– Она не отказалась. Она меня от голодной смерти спасла. И от улицы. А от родного брата я отказываться не собираюсь.

– Тогда про загранку можете забыть. Навсегда.

– Навсегда?

– Да.

– Точно?

– Абсолютно. – Лейтенант с интересом наблюдал за этим мелким кудлатым коренастым мореманом. Он видел, как ради денег ломаются даже самые чистые. Пусть не с первого раза.

– Ну, раз навсегда, тогда терять нечего. Пошел ты, сука, на… – Толик разразился таким босяцко-моряцким трехэтажным матом с деталями, что, где, куда и с кем ждет гэбисткую тварь, что лейтенант аж поперхнулся.

Толик вышел из кабинета и с наслаждением шваркнул дверью под вопль: – Волчий билет до конца жизни!

– Вот и отлично. Значит, диссертацию в этом году закончу, – буркнул он.

«Дисер»

Работа младшего научного сотрудника Вербы над оптимизацией опреснительных судовых установок пошла быстро. Накопленных материалов хватало. Стажа научной работы на кафедре тоже – ему уже было тридцать, давно пора защищаться. Рейсы отменились – поэтому каждый вечер он приносил домой новые листы. После ужина их раскладывали на кухонном столе. Толик писал, Люда чертила. Несмотря на все навыки и обучение Вербы в интернате у «бога черчения», Люда одной левой выстраивала такие спирали и повороты, что ее технически грамотный муж прозревал: