Книга В то давно минувшее лето... - Сандра Мартон

Алекс внимательно посмотрел на нее, и губы его скривились.

– Нет, – резко сказал он. – Нет, черт возьми, больше ничего. До свидания, Уитни.

Она подождала, пока за ним закроется дверь, а потом спрятала лицо в ладонях. Так больше нельзя, она должна сказать ему раз и навсегда. Алекс волновался о ее физическом состоянии, но не обращал ни малейшего внимания на ее нравственные страдания. Она хотела освободиться от всех этих переживаний, но не могла. А ведь ей нужно думать о ребенке.

Она высморкалась, потом поднялась на ноги.

– Алекс, – позвала она. Босиком она сбежала вниз по ступеням. – Алекс, когда ты вернешься из Нью-Йорка…

В прихожей было пусто. Она распахнула дверь и выскочила на подъездную дорожку. «Рэнджровер» все еще стоял у входа. Значит, он не уехал. Но где же он?

Садовник пропалывал розы, которые росли вдоль подъездной дорожки.

– Ито, вы не видели мистера Барона? Мужчина кивнул.

– Да, миссис. Он только что уехал. Уитни нахмурилась.

– Как это уехал? Его автомобиль еще тут.

– Мистер Барон велел сказать Джону, чтобы он посмотрел его. Он говорит, что шина спустила.

Шина спустила. Да, вот тут, проколотая покрышка. Но если Алекс оставил «рэнджровер»…

Она почувствовала, как ледяная рука сжимает горло.

– Ито? Мой муж – он что, взял «блейзер»? Старик улыбнулся.

– Да, миссис. Он взял вашу машину. «Блейзер»… «блейзер» с неисправными тормозами… Алекс доедет до первого крутого поворота, поставит ногу на тормоз, и, вместо того чтобы затормозить, машина станет набирать скорость, пока не съедет с дороги, медленно переворачиваясь, а потом упадет вниз на скалы…

– О Господи!

Уитни побежала за дом к конюшне. Ее дыхание, казалось, было таким же громким, как стук сердца.

– Пожалуйста, – шептала она. – О пожалуйста, пусть ничего не случится с Алексом!

Ее конь тихо заржал, когда она набросила на него уздечку и мундштук, а потом вывела из конюшни.

– Пошли, – говорила она, – пошли, Абдулла, давай, мальчик.

Прошло несколько лет с тех пор, как она ездила верхом без седла, но она схватилась за длинную развевающуюся гриву и без колебаний взгромоздилась на спину лошади, вонзив пятки ей в бока. Перепуганное животное сделало несколько неуверенных шагов вперед, и Уитни, натягивая вожжи, наклонилась низко, к его шее и ударила его ногами снова.

Конь рысью помчался из конюшни и выбежал на дорогу. Уитни слышала, как садовник звал ее, слышала испуганные крики конюха, а потом все, что она могла слышать, был свист ветра в ушах.

Позднее, когда Уитни пыталась воссоздать все, что случилось дальше, она могла вспомнить только какие-то обрывки. Она вспоминала дорогу, извивающуюся впереди, солнце, отражающееся от автомобиля Алекса, первый крутой поворот, ожидающий на некотором расстоянии, как свернувшееся тело спящей змеи. Она вспоминала, как смотрела на окруженный изгородью луг, который расстилался параллельно дороге, как раз перед этим ужасным поворотом, вспомнила, как она направила коня в мягкую траву в этом отчаянном соревновании со временем.

Она наклонилась и прямо в ухо приказала:

– Давай! Тебе нужно это сделать, мальчик.

Она помнила, как перелетела через изгородь, услышала скрип тормозов, испуганное ржание лошади-и все, только блаженная темнота вокруг.

Она спала, и во сне Алекс крепко держал ее. Он говорил с ней, он просил ее открыть глаза и посмотреть на него.

– Пожалуйста, любимая, – говорил он, – пожалуйста.

Она вздохнула и глубже зарылась в тепло его рук. Голос – голос Алекса – продолжал призывать ее проснуться. Но она не хотела. Если она сделает это, удивительный сон закончится. Она откроет глаза-и окажется одна, как всегда. Алекса не будет рядом.

– Уитни, посмотри на меня. Давай, любимая. Открой глаза.

Вздохнув, она выполнила его просьбу и обнаружила себя в какой-то комнате – в ее комнате. В постели. Но это был не сон. Алекс и в самом деле был рядом. И он обнимал ее.

Неожиданно воспоминания нахлынули на нее. Автомобиль, дорога, лошадь…

Она начала испуганно отбиваться.

– Успокойся, – сказал Алекс, прижимая ее к себе. – Все хорошо.

– Мой ребенок?

– С ребенком все в порядке. Уитни положила голову ему на грудь.

– Я… я боялась, что не успею, – прошептала она.

Она почувствовала, как неожиданно напряглось его тело.

– И ты, черт побери, еще чуть-чуть – и не успела бы. – Рука его схватила ее за плечо, и он отодвинул ее на вытянутую руку. – Что это за фокусы ты выделываешь, черт побери? Разве я не говорил, чтобы ты не прогуливалась верхом?

Слезы застилали ей глаза, и она заморгала.

– Я была не на прогулке. Я пыталась остановить тебя. В автомобиле… тормоза…

– Ты понимаешь, что могло бы произойти? Она судорожно сглотнула.

– Я… я не думала, Алекс. Времени не было.

– Ты никогда ни о чем не думаешь. В этом-то вся твоя беда, Уитни. Ты делаешь, что только тебе в голову взбредет, и…

Рыдания вырвались у нее.

– Не брани меня, – попросила она прерывающимся шепотом. – Пожалуйста, не надо. Я понимаю, что ты сердишься, потому что я подвергала ребенка опасности, но, клянусь, я этого не хотела. Но… но мне нужно было остановить тебя. Я была должна…

– Ты могла бы умереть, ты понимаешь это? – Он прижал ее крепче к себе. – Но, если бы ты… если бы ты… – Он издал стон, и неожиданно голос его стал хриплым от боли. – Если бы ты погибла, – сказал он, – я умер бы тоже.

Казалось, что время остановилось. Она слышала ровное биение его сердца у своего уха, слышала голоса птиц, доносящиеся из сада, и тогда Алекс приподнял ее подбородок. Глаза его были темными и нежными, с тем внутренним светом, о каком она так часто вспоминала.

– Почему ты рисковала своей жизнью из-за меня?

– Потому что… потому что…

– Скажи мне, любимая.

Любимая. Он назвал ее любимой. Осмелится ли она сказать ему? Нет. Она не может – но что она теряет от этого? Свою гордость – да, но что значит гордость, если забрезжила надежда?

Было гораздо легче вскочить на спину арабского скакуна и нестись со скоростью ветра, но наконец Уитни собрала все свое мужество и произнесла те слова, которые столько лет так мучительно хотела произнести.

– Потому что я люблю тебя, – сказала она тихо.

Алекс притянул ее лицо к себе и целовал ее снова и снова, пока ее губы не стали мягкими и нежными.