Книга Попытки любви в быту и на природе - Анатолий Тосс

— Да что ты, маленький мой, — продолжал грудной голос с сильным любовным придыханием, — куда им, поскребышам этим, меня тронуть. Я таких писюков штабелями укладываю на тренировках. У меня же звание мастера по самбо в тяжелом весе. Ты же знаешь.

Тут Илюха резко повернулся ко мне, и мы долго, крепко переглянулись.

— Знает, — повторил я вслед за аппаратурой.

— Мудила… — в сердцах прошептал Илюха, не только с презрением, но и с негодованием тоже.

Мужик за баранкой снова поглядел подозрительно на седока справа.

— Да играют ненатурально, — объяснил ему Илюха. — Ты сам разве фальши не улавливаешь?

— Чего, какой фарш? — не понял мужик, но ему никто не ответил.

— Жалко, что я их не пристрелила, — продолжал женский голос мечтательно. — Убежали, паразиты.

— А у тебя что, пистолет был с собой? — переспросил Инфант, но в голосе его не было удивления. — Я думал, что, когда ты не при исполнении, ты его с собой не берешь.

Илюха снова обернулся ко мне с первого сиденья, и снова резко. Мы снова переглянулись.

— Знает, что при исполнении бывает, — выразил я общее с Илюхой мнение.

— Мудила… — выразил Илюха общее со мной мнение.

— А почему ты все же не выстрелила? — спросил уже совсем окрепший Инфант, и в его голосе мы услышали здоровую любознательность.

— Да за людей боялась, — зазвучала в телефоне оправдывающаяся девушка. — Они прямо на людей побегли.

— На каких людей? — не сообразил медлительный Инфант. — Тут еще и люди были?

А как же? Ты и был. На тебя и побегли. Я и побоялась выстрелить, вдруг отрекошетило бы в тебя. Я одного взяла уже на мушку, который с родимым пятном, синим таким на пол-лица, прямо в башку его метила… Но в последний момент испугалась, что в тебя отрекошетить может.

Тут Илюха заметно сглотнул, видимо, слюну, и глаза у него немного увеличились. Даже тот, что был сдавлен родимым пятном на пол-лица.

— Ну ничего, я его по приметам быстро отыщу, — продолжала капитанша, и Илюха на первом сиденье сглотнул еще заметнее.

И мужик за рулем тоже сглотнул, кося от лобового стекла испуганные глаза на Илюху.

— Да грим, грим это, в который раз успокоил его Илюха. — Он только ацетоном снимается. Хочешь, ацетоном сотру. У тебя ацетон при себе есть?

— Откуда у меня ацетон, — снова успокоился водила.

— Ну вот видишь, — приободрился Илюха. — Слушай, знаешь что, поменяй курс, поверни штурвал на Ямскую-Тверскую. Там у нас актерская, и ацетона там хоть упейся. Я заодно там и отмоюсь. — Тут Илюха снова посмотрел на меня, и в его взгляде я прочитал жажду мщения. И полностью ее разделил.

Это правильно было — двинуться в Инфантово логово. Во-первых — ближе. Во-вторых, у него еще пара бутылок со вчера осталась, а в-третьих — у нас от его коммунальной квартирки ключики имелись, и соседки нас в лицо знали и за своих считали давно.

Поэтому правильно было прямо к Инфанту двинуть и прямо у него там засаду устроить. Засаду на Инфанта. Так как получалось, что он слишком много знал: и про самбо, и про милицейский чин, и про огнестрельный пистолет. Знал, а от нас утаил. Что вполне могло стоить нам не только нашей гомосексуальной непорочности, но и гетеросексуальной нашей жизни. И теперь он должен был быть наказан, этот Инфант. Сурово и беспромедлительно.

Водила кивнул и крутанул штурвал на Ямскую-Тверскую, а мы снова прислушались к нашей подслушивающей аппаратуре.

— Ну что, мой сладенький, — шептала аппаратура, — как ты, тебе лучше? Я даже и не знала, что ты такой мужественный у меня. Как смело ты вступился! Я и не предполагала, что ты так можешь, думала, ты скромный. А ты вон какой! А я-то дура, зачем я тебя так мучила долго? Почему не давала? — снова повторила совестливый мастер спорта по самбо. — Ну ничего, сейчас к тебе поедем, я тебя обмою, оботру, высушу. Ты ходить-то можешь, ну обопрись на меня, заинька ты мой.

Не надо ко мне, — постеснялся мужской голос, видимо, проинтуичив засаду. Потому что Инфант хоть и не так, как женщины, но тоже был интуитивным не в меру. — У меня плохо… — Он помялся, ища причину, и нашел ее: — У меня накурено слишком, особенно в местах общего пользования.

— А… — приняла причину девушка. — Можно ко мне, конечно, но я далеко живу, и дома мама, пенсионерка. У меня, конечно, своя комната, отдельная.

— Вот и хорошо, — согласился Инфант.

Потом они долго молчали, видимо, ковыляли к выходу из парка, лишь раздавалось наигранное кряхтение Инфанта. Настолько наигранное, что Илюха несколько раз обратился к шоферу:

— Ну разве ты сам не слышишь, фальшивит он. Неприлично фальшивит!

И шофер наконец тоже услышал, и согласился, и еще раз посмотрел на Илюху, но теперь с уважением. Как обычно смотрят на людей с обостренным музыкальным слухом, которые слышат то, что ты сам разбираешь с трудом.

— Жека, — попросил я, — ну хватит уже, успокойся. Почти приехали, не трясись ты так.

Но Жека не успокоилась.

— Ты слышал, Францик, — открыла она утомленные от слез глаза, — она его высушит. Он у нее сушеным в комнате висеть будет… — И слезы снова полились по ее щекам. — …Хотя у нее мама-пенсионерка… Ты слышал, Франц…

И она снова прикрыла свои обессиленные глаза и снова откатилась глубоко в себя, в свой солнечный, никакими заботами не потревоженный мир.

— Вот эта играет здорово, — кивнул шоферу на Жеку Илюха. — Не зря прошлым годом заслуженную ей дали. Она и народной станет, помяни мое слово.

— Ага, — согласился шофер. — С вами, артистами, поездишь вот так, в театрах разбираться начнешь. Мы тут с моей как-то отправились в один такой. Ну дело давно, правда, было… — начал наконец-то расслабленный водила.

Но здесь мы как раз и подъехали, и реминисценции мужика за рулем, слава Богу, оборвались в зачатке.

Конечно, мы не прямо к Инфантову дому подъехали, прямо было опасно — ведь конспирация, как мы знаем, превыше всего, и потому притормозили за два квартала. Хоть и на Ямской-Тверской, но под другим номером Ямской. Там несколько их — и Ямских, и Тверских.

— Ну вот, мужик, — протянул Илюха мужику обещанные купюры, — ты если захочешь, бери свою-то и вали к нам на представление. В театр у Никитской Набережной. Я тебе контрамарку выпишу по дружбе.

— Ага, — согласился водитель машины. — А кого спросить-то?

— Меня и спроси, Григория Марковича, слышал небось имя.

— Да кажись, слышал. Ты не этот, что ли, что по телевизору…

— Точно, — согласился Илюха, не дослушав. Потому что спешил.

— Надо же, как загримировался, — начал было удивляться мужик, но тут мы захлопнули двери его автомобиля и двинули по переулку — Илюха с аппаратурой, а я с Жекой, поддерживая ее всячески. Потому как мы, может, и хулиганы и насильники, но раненых мы на полдороге не бросаем.