Книга Кассандра пила массандру - Дарья Симонова

— Прямо как Илюша, — вздохнула Настя. — Тоже борец с мещанством. И в результате… Нет, понимаешь, эта Эмма… Ты, кстати, был прав насчет нее — она пришла к нам ради Леньки, в память о нем — когда узнала, кто я такая. И вот она мне говорит про Илюшу, словно знает его лучше меня: дескать, он чувствовал, что один раз в жизни должен совершить поступок. Не достижение в науке или в преподавании, а именно то, что на том свете зачтется. Это она так выразилась, хотя я, разумеется, понимаю, о чем речь… Но если так, то почему он не сказал мне?! Неужели он, столько лет проживший со мной, думает, что я всего лишь примитивная ревнивая баба? Что я его не пойму…

— Да нет же! — остановил Вася вспышку Настиного горького отчаяния. — Конечно нет.

Все ж очевидно. Если б он вам сказал, вы бы его остановили. Ничего бы не случилось. А он хотел совершить свою ошибку. Ну да, я понимаю, что обычно желание наделать собственных ошибок приходит лет на тридцать раньше. Опоздал немного. Но вы его поймете, правда? И он это знает.

— Пойму? — возмутилась Настасья Кирилловна. — Да я ему… я ему, между прочим, даже немного завидую, вот!

«И я ему завидую, — думал Василий, возвращаясь домой. — В прокурорскую морду дал. За школьную любовь отомстил по мере сил. От тюрьмы отмажут. Жена все простит. Можно всю оставшуюся жизнь ходить грудь колесом и байки о своем геройстве травить. Красота!»

18. В темноте все кошки серы

— Папа Лева, я должна тебе кое-что сказать! — Голос у Совы дрожал, и это было странно, потому что она была глупа и почти всегда пребывала в хорошем настроении. В общем-то, в этом и была нехитрая ирония прозвища: сын Савва по-семейному звался Совенок, а его мама, значит, Сова. Только не символ мудрости, а как раз наоборот. Мудрость воплощал собой папа Лева.

— Говори, раз должна! — отозвался он, не отвлекаясь от отбивной.

— Нет, ты должен меня внимательно послушать. Кажется, я убила Помелышева.

Максимум, что папа Лева ожидал услышать, — это поцарапанная машина — Сова отвратительно водит! — но вот убийство… Это что-то новенькое, однако.

— Не печалься, ты убила одного Помелышева, но второй-то остался…

— Ничего смешного. Кстати, Савва не знает о близнеце! Точнее… — Сова, как всегда, запутанно соскользнула на другую тему. Ей вообще было трудно сосредоточиться на чем-то одном. Даже на убийстве.

— Конечно, о нем вообще никто не знает, кроме нас. Это наша семейно-государственная тайна.

— Хорошо, я не буду обращать внимание на твои издевательства. Я просто расскажу, как было дело, — отозвалась Сова, словно примерная медсестра в элитной клинике неврозов. — Ты всегда высмеивал меня, когда я подозревала, что он следит за Саввой. Но я чувствовала! Однажды Помелышев позвонил мне ни с того ни с сего после двадцати лет молчания и сказал, что, возможно, теперь стоит мне проследить за «сынком». Так и сказал. Якобы Савва употребляет какую-то наркоту. Он просил, чтобы я обыскала дом на предмет… вот этих вот веществ! Я ему не поверила и не стала это делать. Тем более что Савва совсем не похож на наркомана. И вот недавно, как раз перед случившимся — ты тогда был в отъезде, — Помелышев снова мне звонит и уже с нажимом и угрозой начинает напирать, дескать, ищи! Если не найдешь, это может навредить Савве! Я говорю: да что ж такое, что я должна искать вообще и почему в нашем доме, когда Савва давно живет отдельно?! Но я на всякий случай стала искать. Нашла в ящике его старого стола. Я хотела просто высыпать это в унитаз, но не была уверена, что это то самое вещество, о котором идет речь. Это был светло-коричневый порошок в конверте. Я позвонила Помелышеву, он сказал, чтобы я ни в коем случае не выбрасывала, а то будет еще хуже. Потому что это уничтожение улик. Я говорю: каких улик? Против Саввы?! Он говорит, что нет, конечно, против тех, кто это производит. И в тот же день он заехал и забрал у меня этот конверт. И сразу после этого умер. А потом я читаю, что в его теле обнаружены следы психотропных препаратов… Об этом уже пишут! Но в довершение всего приезжает Савва и начинает что-то искать в своем столе! Явно тот же конверт! Я не проговорилась. Думала, что Совенок вообще не поймет, не обратит внимания на это происшествие… Ведь он и фамилии помелышевской не знал. Ан нет! Кто-то ему напел, видимо… Откуда берутся эти всезнайки? И вообще, такое впечатление, что все это какой-то хитрый план! — Главное, чтобы в ходе выполнения этого плана прожженный прокурор уничтожил ваши с Саввой отпечатки, — отозвался папа Лева. — О чем можно более-менее уверенно судить по тому, что он сам употребил главную улику против наркодилеров. Повезло тебе, Совушка. Можешь быть спокойна. Тебя не найдут!

Совушка, конечно, начала метаться и хлопать крыльями на этакий цинизм. Мол, как ты можешь паясничать, когда человек умер. Пусть даже и не самый лучший. И так она причитала, пока не вывела папу Леву из себя. Он к старости стал раздражительным и раскричался. Кричал он о том, что ненавидит эту нынешнею манеру — делать из смерти шоу. Все эти показательные истерики, под тонким слоем которых матерая забота о собственной шкуре и о своих драгоценных отпрысках. И стоило ему, дураку, растить и воспитывать чужого ребенка, если в итоге его роль — стойкий оловянный солдатик в этом спектакле с бутафорским «настоящим» папашей и его подозрительной смертью.

— Кстати, когда ты с ним встречалась, ты не спутала — это был он или его могущественный близнец? — поинтересовался папа Лева, немного поумерив гнев. — Может, это он решил убрать своего братца? Вы ж с твоей мамашей такие пляски устраивали вокруг этого теневого персонажа. Савве голову заморочили с детства! У него был образ папеньки «два в одном».

— Но я сама никогда не видела этого близнеца! — отчаянно возопила Сова. — Я только знала, что у нашего Помела есть родимое пятно, а у его брата — нет.

— Не забывай, что в темноте все кошки серы, — уже откровенно потешался папа Лева. — Ты точно уверена в отцовстве?

Конечно, Сова разобиделась, раскисла, и папа Лева уже досадовал на себя, но и одновременно на судьбу — и снова на себя, потому что судьба — это характер, и ничего тут не попишешь. Он сам согласился когда-то на эту женщину и ее ребенка. Он думал, что здесь есть перспектива. И в этом он не ошибся. Воспитанный им Савва ныне миллионер. Это ли не успех? Только вот этот миллионер холодный, как лягушка. С вирусом эффективности в голове. А его маменька… нет, не сказать, что она глупа как пробка. Сова достойная женщина, но за многие годы папе Леве ужасно наскучило это ощущение маленьких запасливых лапок. Сова напоминала не сову, а белку — милую, бережливую, практичную, все в дом, все в семью… Но такая тоска от этого брала! И хотелось хотя бы мельком заглянуть в жизнь той, с кем он в свое время так и не сошелся. Она родила от него сына, которого он не признал. Теперь он, наверное, оболтус… не миллионер точно! Отцом он считает отчима. Такая вот рокировочка вышла.

Папа Лева поймал себя на том, что мыслями очень далеко ушел от инфернального известия о коричневом порошке. Вернувшись к нему, он опять почувствовал бессильную злость… Для обывателя в смерти всегда кто-то виноват. Тем более когда усопший из сильных мира сего. Вот просто руки чешутся найти убийцу. Он обязательно, обязательно должен быть, а если его нет — это обман, это сокрытие, это… разочарование, наконец. Плебс жаждет возмездия, жаждет местечка на теле Цезаря, куда бы и он смог воткнуть свой ржавый ножик, испачканный в колбасе. А что, если нет никакого убийцы? Что, если проворовавшийся бывший прокурор в преддверии тюрьмы или бегства — или какая участь там ему светила! — решил забыться в делирии. И переборщил. Вот и всё. Но нет, это, разумеется, никого не устроит! Это не устроит карательные органы, потому что они должны карать. Это не устроит оппозиционно настроенных граждан, потому что они непременно найдут того, чьи права при этом будут нарушены. Это не устроит верноподданных граждан, потому что они увидят в этом происки оппозиционно настроенных граждан. Это не устроит тех, кому все равно, потому что не случится сенсации и им будет нечем развлечься за ужином.