Книга Самсон и Надежда - Андрей Курков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самсон заглянул без стука в нужные двери. Там за тремя столами кипела работа, шуршали бумаги и карточки, особый, негромкий и важный звук издавали карандаши и счетные абакусы.
Надежда сидела у окна. Она тоже подняла взгляд на заглянувшего в кабинет. Удивилась и нахмурилась. Резко поднялась, подошла, вытеснила Самсона из проема и закрыла за собой дверь.
— Что-то случилось? — спросила она строго.
Проходившая мимо по коридору совсем молодая девчушка замедлила шаг и, казалось, навострила ушко.
— Я по службе приходил, — сказал Самсон, показывая листок бумаги с переписанными именами-фамилиями. — Нужны были жильцы по адресу!
— А-а, — расслабилась Надежда. — По службе, оно можно! Я-то подумала, что просто так, отвлечь меня хотел!
Во взбудораженном от узнанного в губернском статбюро состоянии решил Самсон пройтись до покойницкой Александровской больницы, куда, как сообщил ему на следующий день после огнестрельной гибели Бальцера и Семена Васыль, увезли их безжизненные тела и откуда через день красноармейца для торжественных похорон в Александровский парк забрали. Семена-то забрали, а Бальцера оставили. И вот несколько раз уже вспоминал Самсон о том, что из-за упавшего на портного красноармейца не смог он карманы Бальцера проверить. Только в карманы Семена залез. А ведь человек, особенно в такое время, когда, выходя из дому, он не может быть уверен, что вернется, обязательно самое важное из легко носимого — фотографии любимых, документы — или просто в кармане держать будет, поближе к сердцу, а может, даже и зашьет такой карман, чтобы уберечь самое дорогое ему от особенно ловких рук воров-щипачей или даже от уличных грабителей.
Думать о том, что покойного Бальцера могли в покойницкой догола раздеть, Самсону не хотелось. Всякое, конечно, может происходить там, где на двести мертвых тел только два живых санитара. Но застреленный в упор и в спину портной должен был через эту страшную рану почти всю свою кровь излить, а значит, одежда его никому бы уже не сподобилась. Раздевать же покойника не ради одежды в это смутное время никто бы не стал, особенно если подумать о том, что сама больница давно уже стала вокзалом, через который и тифозные больные, и крепко раненые все чаще за пределы земной жизни отбывали. Говорили, что и санитары, служившие в покойницкой, то и дело менялись из-за собственных заражений и смертей. А потому старались они как можно меньше рядом со всеми этими переживающими удивительную тесноту покойниками пребывать. Ведь непохороненный покойник — он словно за собой живых зовет. Тех, кто рядом.
Мысли о Бальцере опять освежили в памяти Самсона тот страшный вечер. И фигура стрелявшего, как-то удивительно ловко изогнувшаяся в момент короткой стычки с Семеном и мимо потерявшего из-за стрельбы дар речи и движения Самсона вниз по лестнице пронесшаяся, ему вспомнилась. И снова не мог он понять, почему не заметил лица у этого человека, почему на его месте словно чернильное пятно оказалось? Почему ни блеска глаз его он не увидел, ни кончика носа? Ну и что, что темнота, он же в трех футах от него пробежал!
Торопливо, чеканя шаг, вышли Самсону навстречу из-за угла, с Малой Васильковской, шестеро красноармейцев с винтовками за плечами. Он же прошел до конца Рогнединской, а потом налево, на Прозоровскую свернул. Еще, может, минут семь, и достигнет он ночлежного дома, а там уж совсем рядом!
«Кто же этот Якобсон? И почему он у Бальцера жил? — задумался на ходу. — Да ведь похоже, что и не жил, а прятался у него! Только почему он прятался, если его красноармейцы-разбойники боялись? Вот загадка-то! А с другой стороны, если он прятался, то с чего бы ему про себя информацию для переписи давать? Или это Бальцер про него переписчикам населения рассказал? И год рождения, и подданство Бельгии! Нет, тут что-то не сходится! А с другой стороны — серебро ведь краденое в подвале было спрятано! И он там прятался, ночевал! Стало быть, это и есть тот самый Якобсон, которого Федор и Антон боялись! А у Бальцера он, возможно, угол снимал! Потому Бальцер так в первый раз Самсона и испугался! И не хотел признавать, что выкройки костюма у него украдены!»
— Будьте добры, — отвлек Самсона женский старческий голос.
Он остановился, увидел перед собой монашку, всю в черном, с посохом и котомочкой в руках.
— Да, что вам? — спросил.
— Как тут до лавры дойти?
— Да по Собачьей тропе, вон там направо и по дну оврага! — показал он рукой. — Только поторопитесь, а то место там глухое, обидеть могут!
— Да кто меня обидит! Меня Боженька защищает! Храни вас Господь! — прочирикала старушка-монашка и пошла, куда Самсон указал. Но пошла быстро, хотя шаг у нее был короче, чем у него.
Он, шедший в ту же сторону, без усилия вряд ли бы ее нагнал. Но его ходьбу замедляли мысли и вопросы, которые он пытался в уме как бы на невидимую стенку записывать и запоминать.
«И ведь сколько уже дней с гибели Бальцера прошло, а ведь только вчера он заметил эту свежую угрозу, угольком на стене возле двери выписанную: «Жди смерти!» Стало быть, это угроза тому, кто там прятался, то есть Якобсону! Тому, кого красноармейцы боялись и для кого они серебро воровали, — мотнул Самсон головой, словно от этого могло в его голове проясниться, как на небе после грозы. — Одни его боятся, другие угрожают. А вот серебряных пуль я ведь там не нашел! Только большая серебряная кость, вроде как из столового серебра выплавленная… А может, этот Якобсон — сын Бальцера? Но ведь Бальцер — немец, а Якобсон — бельгиец! Не складывается. А по годам рождения? Бальцеру, значит, пятьдесят два было, а Якобсону двадцать четыре?»
Снова фигура стрелявшего в портного и Семена вспомнилась. Приложил Самсон мысленно возраст Якобсона к этой фигуре и засомневался. Слишком уж решительные были у фигуры движения, и вот так легко человеку в спину выстрелить? В двадцать четыре года?
Если лежит Бальцер в покойницкой, то наверняка в своей пропитанной кровью одежде! И никто его там, скорее всего, не обыскивал! Из-за страха или заразы, или гнева Божьего! Все-таки простой народ — он богобоязненный!
Моргом Александровской больницы оказался просторнейший и глубокий подвал трехэтажного здания, в котором располагался анатомический театр и классные комнаты студентов-медиков. Внешне трехэтажное здание выглядело импозантно, хоть фасад его не красили уже пару лет, и только при попадании на него свежих солнечных лучей он, казалось, возвращал себе прежнюю свеже-желтую окраску.
Широкая торцевая дверь словно подсказывала, что через ее проем то вносят, то выносят.
— Вы за трупом? — окликнул Самсона в мрачном, слабо освещенном коридоре человек в белом халате, с виду молодой, но звучавший прокуренно и пропито.
— Нет, мне не забирать! Мне только проверить. Я из милиции.
— Милицейские трупы в третьей зале справа, включатель света за дверью! И дверь за собой сразу закройте, чтобы холод не выходил!