Книга Мой ГУЛАГ. Личная история. Книжная серия видеопроекта Музея истории ГУЛАГа - Людмила Садовникова

Все, что мама зарабатывала, она тратила на мое образование.

Она всегда говорила: «Закрой глаза, не обращай ни на что внимания, образование — это главное». Я могла прийти к маме и сказать: «Мама, вот эта учительница очень плохо ко мне относится: не спрашивает, не слушает меня, если я говорю». Такое случалось. Мама была очень дипломатичная и очень умная. Она тут же брала подарок, шла в школу, встречалась с этой преподавательницей, находила с ней общий язык, и все заканчивалось хорошо. Мама дипломатично убирала все преграды на моем пути к образованию. Она водила меня в музыкальную школу. У меня была замечательная преподавательница музыки — Екатерина Аркадьевна Смирнова. Я до сих пор храню ее фотографию. Она была женой дирижера Мариинского театра, ее мужа расстреляли у нее на глазах. Это была какая-то дворянка необыкновенная! С такой статью! Она учила меня, как правильно ходить, сидеть за столом, есть. С восьмого класса я занималась французским и испанским языками. К нам приходил университетский преподаватель Тигран Ашакиевич. Армянин. Он научил меня испанскому, я понемногу начала интересоваться и португальским языком. Я окончила десять классов, в 1961 году поступила в Самаркандский государственный университет. У нас были замечательные преподаватели! Многие из столичных университетов — прекрасные, известнейшие ученые. После защиты диплома я осталась в университете преподавать французский. Преподавала чуть больше года, а затем в один прекрасный день меня сосватали за моего соотечественника, который приехал с мамой из Москвы. Внимание моих родителей привлекло то, что он тоже родился в дороге, как и я. В 1934 году их семью раскулачили и отправили из Крыма на Урал. Вот он в дороге и родился. Судьба. Судьба всегда меня преследовала. Его звали Сабри Асман-Ула Изидинов, он работал в Карпинском институте, был кандидатом наук, начал писать докторскую. И меня выдали за него замуж. После свадьбы мы переехали в Москву. У нас родился сын. Я нашла работу на кафедре иностранных языков Академии наук: сначала методистом, затем преподавателем французского языка. Восемнадцать лет там проработала. А еще преподавала португальский и испанский в Институте международных отношений. Муж иногда говорил мне: «Ты преподаешь европейские языки, но что-то очень плохо говоришь на своем родном!» Сам он говорил на родном языке великолепно. И в один прекрасный день я поехала в Ленинскую библиотеку, выписала книги по крымско-татарскому языку и начала заниматься. В результате я поступила в аспирантуру в тюркский сектор Института языкознания.

Когда я сдавала вступительный экзамен по языку, в комиссии сидел один пожилой человек, который задал мне массу вопросов, и все на моем родном языке! Я тогда подумала: «Надо же, как хорошо наш язык знает». Это был Эрванд Владимирович Севортян — профессор, крупный ученый-тюрколог. Он стал моим научным руководителем. Я хотела заниматься словарем XIII века, литературными памятниками крымских татар. «Ах, нет. Ты этой темой заниматься не сможешь. Тебе не дадут, — сказал он мне. — В 1944 году я собирался защищать диссертацию по крымско-татарскому языку, и вас выселили, ты не представляешь, через что я прошел здесь». Он плакал, когда это говорил. «Давай, — говорит, — выберем тебе безобидную тему кандидатской, например грамматику». Я выбрала тему «Диалекты крымских татар в ареальном освещении», но и она не оказалась достаточно безобидной. Пришел новый заведующий кафедрой, вызвал меня в кабинет и сказал: «Так вы, оказывается, по крымско-татарскому языку диссертацию пишете? Нет, не может быть и речи!» И началось такое! Вы даже не представляете! Меня заставили убрать из диссертации главу «История языка». Это была моя любимая глава, но ее запретили. После защиты месяцами не выдавали диплом, заставили меня повторно защититься в ВАКе, это Высшая аттестационная комиссия. С огромным трудом я защитилась и получила диплом. А это были уже 1970-е годы.

Депортированным татарам невозможно было вернуться на родину до конца шестидесятых. В 1963 году, на третьем курсе университета, я ездила в Крым, погостить у дяди Васи, друга моих родителей. И дядя Вася все время меня предупреждал: «Никому не говори, что ты крымская татарка!» Он еще помнил, какие облавы устраивали на татар, прятавшихся в горах. И как их убивали. Он мне об этом рассказывал. С 69-го, с начала 70-х годов татары стали постепенно возвращаться в Крым. Мои родители решились на переезд только в 1975 году. Они купили домик под Симферополем, но их, как и многих вернувшихся татар, не прописывали. Каждый месяц папа звонил нам с мужем: «Приезжайте, опять нас выгоняют». Прописать родителей в Крыму удалось с огромным трудом. Мы с мужем задействовали все свои связи и знакомства, собрали множество подписей и бумаг, только благодаря этому проблему удалось решить.

В 1976 году я видела пожилую семейную пару, которая купила домик недалеко от моих родителей, но их отказывались в нем прописать. Однажды вечером прибыла бригада с трактором, и дом, в который они въехали, снесли. Их вещи выбросили во двор. И два старика, муж с женой, сидели и плакали. Очень нелегко было вернуться в Крым. Рядом с родителями жил очень неприятный сосед: каждый раз, когда папа начинал делать во дворе ремонт, он подходил к забору и говорил: «Рефат, а ты не боишься, что вас снова депортируют?» И папа тут же бросал все, уходил в комнату и начинал плакать. При Горбачеве началась реабилитация. Это был настоящий праздник. Хотя многие не сразу в это поверили. Мои родители получили документы о реабилитации, но никаких денежных компенсаций. И я никогда не слышала, чтобы кто-то их получал.

С 1975 года я каждый год езжу в Крым. По три месяца там живу. Кажется, уже во всех городах была, все знаю, все видела. Но в прошлом году мой сын арендовал машину, и мы ездили по Бахчисарайскому району. Я видела много очень красивых мест, но такой красоты нигде не видела! Мы остановились на самой высокой горе, там кто-то сделал скамеечку. Я сидела и молилась. Вокруг зеленые горы. И над нашими головами летали орлы. Я посмотрела вниз, а там даже не видно земли. И вот теперь я каждый день рано утром встаю на молитву, и эти горы у меня перед глазами.

Постановление Государственного комитета обороны «О крымских татарах»

Семья Севиле Изидиновой, как и все крымские татары, была навечно выселена с исторической родины в мае 1944 года. Ее жизнь вплоть до 1989 года, когда депортация крымских татар была признана незаконной, была борьбой за право учиться, работать и быть полноправным гражданином СССР. Тотальная депортация крымских татар, огульно обвиненных в пособничестве немецко-фашистским захватчикам, началась через месяц после освобождения Крыма. 11 мая 1944 года было принято постановление ГКО (Государственного комитета обороны) «О крымских татарах», в соответствии с которым все татарское население Крыма подлежало выселению. Местом расселения были определены районы Узбекской ССР. Операция началась на рассвете 18 мая 1944 года и продолжалась три дня. 20 мая Берия отчитался перед Сталиным и Молотовым об окончании операции, в результате которой были выселены 180 014 человек и отправлено 67 эшелонов к новым местам расселения. По окончательным данным, из Крыма были депортированы 191 014 крымских татар (более 47 тысяч семей). Для расселения депортированных отделу спецпоселений НКВД Узбекской ССР надлежало приготовить 359 спецпоселков и 97 комендатур. Трудные условия жизни в спецпоселках привели к высокой смертности среди крымских татар, только в 1944 году умерли 16 тысяч человек, и еще 13 тысяч — в 1945 году. Восстановление прав народа началось в 1967 году, после принятия Указа Президиума Верховного Совета СССР «О гражданах татарской национальности, проживавших в Крыму», который признал: