Книга Небо в алмазах - Анатолий Галкин

Егор лежал на кровати. Сытин – на полу. Костя сидел, прислонившись к стене… Странно, но все спали!

Верочка на четвереньках проползла к стулу, на котором дремал привязанный Алексей Юрьевич. Переложила ножи в одну руку, приподнялась, поцеловала Сытина в небритую щеку и сразу же свободной ладонью закрыла ему рот. Иначе он мог вскрикнуть. Или от страха, или от радости, что на рассвете его целует красивая девушка.

Но пленник и не думал кричать. Он обладал крепкими нервами, а еще – умом и сообразительностью. Глазами Сытин показал на свои ноги, потом на руки, а в конце многозначительно причмокнул губами.

Верочка не была уверена, но всё же придвинула поближе к его лицу свою пухлую щечку. И сразу ощутила прикосновение горячих губ… Это было не приветствие, не дружеский поцелуйчик. Это была такая страсть, что у актрисы Заботиной закружилась голова. Она опустилась прямо у его ног, прижалась к липкому скотчу и только тогда вспомнила, зачем пришла.

Клейкий пластик под ножом с пилочкой противно свистел. Повизгивал, но поддавался… За три минуты работ по освобождению был и критический момент. От страшного сна или от скрипа скотча Егор вздохнул, промямлил что-то и повернулся к стене. И все это в метре от Верочки с ножами…

Убегая, Сытин прихватил лежащий на тумбочке газовый «Макаров». Но на пороге дома он притормозил Веру и они вернулись к комнате, где мирно спали Егор и Костя. Бывший архивист и бывший учитель.

Алексей лихо свистнул, как охотник, поднимающий дичь, и выстрелил газовой дрянью в глубину комнаты. Сразу же захлопнул дверь и прислушался… Оба спящих вскочили, потоптались и с грохотом свалились. Сначала начальник, потом подчиненный… Нормально, Егорий? Отлично, Константин!

Выскочив за ворота, первое время они рвались к свободе, не выбирая пути. Бежали, как в той песне, как сиротиночки – не по дорожке всё, а по тропиночке.

Остановились передохнуть, когда начался лес. И тогда Сытин сообщил Вере, что он дурак:

– Ну, что мне стоило проколоть шины у серой Хонды? А еще лучше – найти от неё ключи и уехали бы как белые люди. Кого боялись, что мешало?

– Но назад нельзя. Вернемся – пути не будет. Да и эти чудаки могли очухаться. Нам в машине много газа попало, а тут один выстрел в огромной комнате.

– Вот и говорю, что я дурак и нет мне прощенья. Эти уже пришли в себя, сели в Хонду и ищут нас исключительно на дорогах. А пешком до Москвы не добраться и за три дня. И где она, столица?

Сытин собрал все свои знания о географии и попытался сориентироваться… Они ехали в Коломну на юг, на юго-юго-восток. Солнце всходит, где Япония, на Дальнем Востоке. Значит, если встать правой рукой к восходящему светилу, то левый глаз будет смотреть на Москву.

И они пошли, куда глаза глядят.

Где-то за холмом заурчал мотор и мелькнула серая легковушка. Или Хонда, или что-то другое, но оно приближалось.

Сытин стащил Верочку с дороги и они залегли в кустах за обочиной. Как партизаны при захвате языка.

Глава 7

Как любая творческая личность, Семен Маркович был человеком наивным. И художник, и писатель, и актер должны уметь окунуться в некий вымысел и жить в нем, как в настоящем мире. Именно режиссер по сотне раз на дню заставлял своих артистов верить в предлагаемые обстоятельства. Если ты Гамлет, то искренне верь, что злой дядя залил в ухо твоему папаше гадкий яд.

Несколько дней назад Семену Марковичу предложили роль несправедливо обвиненного. И он органично вошел в образ. Он играл, как гениальный трагик, как Качалов, как Остужев, как Рина Зеленая.

В первый же день Семен обрадовался тому, что его поместили в Изолятор временного содержания, в камеру предварительно заключения. Временного и предварительного! Эти слова вселяли надежду. Скоро все изменится!

И изменилось… Ему по всей форме предъявили обвинение в убийстве и перевели в следственный изолятор, в грозное СИЗО. А это уже тюрьма.

В КПЗ добрые люди его просветили, что камера называется хатой, ложка – веслом, а миска – шлюмкой. Его пугали обязательной пропиской со всякими подлянками. Например, нарисуют на стене мужика с кулаками и предложат новичку с ним подраться. Бить по шершавой стене? Руки в кровь собьешь! А всего-то надо сказать: «Не боюсь его. Он слабак. Пусть первым ударит».

Но зря его пугали, зря на понт брали. Всё это оказалось лажей. Неправдой! Прописка есть, но для салаг, для мелюзги.

Режиссера встретили весьма уважительно. Авторитетная фигура – начальник театра, да еще проходящий по мокрухе!

Семена Марковича сразу взял под крыло смотрящий в хате и определил ему шконку (койку) подальше от параши. Самая элитная кроватка!

Смотрящий провел краткий инструктаж:

– У нас правильная хата. Все живем по понятиям… Правила простые – уважай соседей. Не матерись, не используй парашу, когда народ кушает, не роняй хлеб на пол и вообще – мой руки перед едой…

А еще для нового постояльца решили сыграть спектакль под названием «Сознанка». Смотрящий подмигнул рыжему парню, и тот начал колотить в дверь с глазком и окошком-кормушкой:

– Открой, начальник! Сознаться хочу! Бумагу дайте! Чистосердечное писать буду…

Когда бумага появилась, все сгрудились за столом и стали сочинять признание, напоминавшее письмо запорожцев султану. Целый час в хате стоял хохот. Общий смысл текста был следующий: «Сознаюсь, что много лет назад корешок по кличке Чубайс вовлек меня в банду Ельцина. Тот соорудил сходку авторитетов в лесу, в какой-то пуще. Паханы побазарили и здесь же пришили свою мать-родину. Расчленили её и ограбили»… Дальше в том же духе.

Весь вечер хихикали, представляя, как следователь будет читать бумагу, как задергает ручками-ножками…

Семен Маркович приободрился – жить стало лучше, жить стало веселее… Он решил в ближайшее время поставить в театре какую-нибудь вещицу о тюряге. В крайнем случае пьеску «На дне».

В том, что его отпустят, и он вернется в театр, Семен не сомневался… Он же был наивный.

* * *

Машина, выехавшая из-за бугра была серая, но не Хонда, а простенькая девятка не первой свежести.

Верочка вскочила и, размахивая руками, рванулась на дорогу. Это не Москва, здесь попутчиков возьмут. И не за деньги, а просто так, по доброте душевной.

Парнишке за рулем было лет двадцать. Сытин сел с ним рядом и заговорил беспечным тоном:

– Хорошая тачка.

– Отличная! Но старая. Я уж третий хозяин у неё… А вам куда?

– К Москве поближе… Тебя как зовут?

– Лёха.

– Тёзки значит. И я Алексей. А это Вера… Вот что, Лёха, ты фирму Опель уважаешь?

– Еще бы! Мечта детства.

– Тогда так, Лёха. Тут в пяти километрах в роще стоит мой Опель. Я пишу тебе доверенность и отдаю навсегда.