Книга Вольная вода. Истории борьбы за свободу на Дону - Амиран Урушадзе

Немногим лучше выглядело казенное жилье рабочих-железнодорожников. Либеральная газета «Донская речь» так описывала эти квартиры: «Историю своего возникновения они берут от основания дороги и за это время не ремонтировались, штукатурка обвалилась, деревянная часть прогнила и частью, где была окрашена, потерлась и загрязнилась. В помещениях этих стоит затхлый запах болота; обитатели их вечно измученные, изнуренные».

Условия работы в цехах Главных мастерских были далеки от минимального комфорта и безопасности. Семен Васильченко работал в кузнечном цехе, который, по его словам, уже через несколько часов после начала трудового дня превращался в «клокочущее пекло». Одежда рабочих сначала вся промокала от пота, а потом высыхала на разгоряченном теле, и так несколько раз за день. Начальство Владикавказской железной дороги экономило на инфраструктуре Главных мастерских, поэтому тяжелую физическую работу по переносу и установке массивных конструкций выполняли вручную, напевая «Дубинушку» — знаменитую песню трудового люда: крестьян, бурлаков и рабочих. Мастерские работали без электричества — под тусклый свет закопченных керосиновых ламп. При этом, как отметил историк Юзеф Серый, «курортный зал в Кисловодске, принадлежавший владельцам дороги, рестораны и большие вокзалы были залиты электрическим светом».

Практически отсутствовало и медицинское обслуживание рабочих, на 3 тысячи человек приходился только один фельдшер. В Ростове была устроена Главная железнодорожная больница — лучшая на юге страны, но рабочие не могли позволить себе пользоваться ее услугами.

Перерывы рабочие коротали за перекусом, который состоял из картофеля, воблы, колбасы, пирожков. Запивали чаем, у некоторых находился лимон. Закончив рабочий день, измазанные копотью и мазутом люди отправлялись в таком виде по домам: душевых в Главных мастерских Владикавказской железной дороги не было.

Семен Васильченко так описывал обстановку в мастерских накануне стачки 1902 года: «Рабочие на каждом шагу здесь осязали свою силу и в то же время видели, что администрация не только не считается с ними, а как будто делает нарочно все, чтобы показать свое пренебрежение к ним». Сила рабочих заключалась в их чувстве солидарности, общности повседневной жизни, а также в многочисленности.

Мы — люди

Осенью 1902 года Главные мастерские Владикавказской железной дороги вновь превратились в копилку недовольства рабочих. Очередное снижение расценок за работу, штрафы, грубость мастеров (особенно ненавистны рабочим были Вицкевич и Чернявский) — все это вызывало ненависть к начальству, для бойкота ждали только повода. И вскоре он представился. 2 ноября молодые рабочие котельного цеха заспорили с мастером Полубояриновым, который грубо потребовал переделать тяжелую работу. В это же время в механическом цехе токарь Цесарка, прозванный так за свою пеструю рабочую куртку, схватился с мастером Голоцуцким, который не дал рабочему дожевать огурец и потребовал немедленного возвращения к станку. По цехам раздавался призыв к стачке: «Бросай работать», сопровождавшийся заводскими гудками.

Рабочие оставили свои места и вышли во двор мастерских на сходку. Некоторые предлагали немедленно идти к начальству, другие настаивали на необходимости продумать требования и уже с ними на руках отправляться к управляющему. В споре победили сторонники продуманных постепенных действий. До предъявления требований администрации рабочие двух цехов (котельного и механического) договорились работу не возобновлять. Но начальник мастерских Дзевонский отреагировал быстро и расторопно. Он сам вышел к рабочим и заявил, что готов рассматривать жалобы каждого рабочего у себя в кабинете. Дзевонскому удалось уговорить котельщиков продолжить работу, их примеру последовали и механики.

Стачка могла заглохнуть, толком не начавшись. Однако рабочие-революционеры, сотрудничавшие с Донкомом РСДРП, подогрели остывшее недовольство. 4 ноября в цехах распространилась прокламация, в которой было написано: «Мы — люди, а не скоты. Мы — люди, а не крепостные. Мы — люди и желаем жить по-человечески. Мы — люди и потому не позволим себя бесконечно грабить».

На этот раз стачку начали рабочие кузнечного цеха. С криками «Ура!» они пошли в котельный цех, по пути избивая мастеров, которые пытались урезонить стачечников. Вскоре к стачке присоединились все цеха Главных мастерских, рабочие оставили свои места и собрались во дворе предприятия. Сюда же через несколько часов прибыли жандармские чины и вся администрация Владикавказской железной дороги во главе с управляющим Иваном Иноземцевым. Рабочие устно передали дорожному начальнику свои требования: девятичасовой рабочий день, повышение зарплаты и расценок, полная отмена штрафов за прогулы по болезни, вежливое обращение мастеров, устройство школы для детей рабочих. Никаких политических требований, и это не случайно. Многие рабочие прямо предупреждали революционеров, что немедленно возобновят работу, если их «впутают в политику». Иноземцев внимательно выслушал рабочие требования, но рассматривать их отказался. Он предложил рабочим избрать депутатов для ведения переговоров и подать прошение в письменном виде. Рабочие ответили, что возвратятся к работе только после удовлетворения всех требований.

5 и 6 ноября рабочие собирались во дворе мастерских, многие приходили с женами и детьми. Выступали ораторы, среди которых выделялся молодой рабочий Иван Ставский. Выступающие старались обходить стороной тему самодержавия: заслышав критику царя и правительства, рабочие начинали недовольно шуметь. Некоторые рабочие были уверены, что если бы Николай II знал о положении рабочего в Ростове, то он немедленно сослал бы все начальство вместе с наказным атаманом на каторгу. А вот брань в отношении администрации железной дороги, жандармов, предпринимателей принималась с воодушевлением.

7 ноября рабочие решили перенести сходку в Камышевахскую балку — глубокий овраг, примыкающий к Темерницкой рабочей окраине. Это было идеальное место для проведения митингов и массовых забастовок. Во-первых, балка представляла собой прекрасный природный амфитеатр: оратор выступал с высокого склона, его видели и слышали люди, собравшиеся в низине. Во-вторых, на пересеченной местности не так легко было разогнать протестующую толпу. Сюда собрались уже около 15 тысяч человек. К бастующим железнодорожникам стали присоединяться и рабочие других ростовских предприятий: плугостроительного завода «Аксай», цементного завода «Союз» и табачной фабрики Асмолова.

Понаблюдать за стачкой приходили множество зевак, даже ростовские буржуа приезжали верхом и в экипажах, словно на загородный пикник. В тот же день в Ростов из Новочеркасска приехал наказной атаман Области Войска Донского генерал Константин Максимович и вся его администрация.

8 ноября власти попытались покончить с ежедневными рабочими собраниями в Камышевахской балке. Толпу рабочих со всех сторон окружили войска, занявшие высокие крутые склоны оврага. Здесь же находились атаман Максимович и жандармские офицеры. Рабочим зачитали телеграмму министра путей сообщения князя Хилкова, который не признал требования стачечников справедливыми. После этого рабочим приказали разойтись, этого же потребовал и атаман Максимович. Один из стачечных ораторов рабочий Брагин громко спросил толпу: «Боимся ли мы атамана?» В ответ над Камышевахской балкой раздалось многотысячное: «Нет, не боимся». «Ну, тогда оставайтесь на месте, и будем продолжать наши разговоры», — завершил короткий диалог Брагин. Атамана Максимовича, занявшего должность в 1899 году, действительно не боялись. Как отметил историк Алексей Волвенко, новый атаман «не сильно впечатлил донскую общественность своими личными качествами». Последний протопресвитер российской императорской армии Георгий Шавельский так писал о Максимовиче: «Несмотря на огромный стаж пройденной в прошлом службы, этот генерал, при несомненной доброте и мягкости характера, представлял все же на редкость бесцветный тип человека. Кроме внешнего лоска и нарядного вида, ничем он не отличался. Прямо обидно было наблюдать, как первое возражение противника сбивало его с толку, и он сдавал позиции без бою. Жутко было представить этого человека во главе области, края… Но царь и царица, по-видимому, оделяли генерала Максимовича полным вниманием и благоволением».