Книга Городская магия - Кира Измайлова

Судя по гробовому молчанию за спиной, я угадала-таки.

А вот дальше я вступала на совсем уж скользкий путь догадок. Тут никаких подтверждений, даже косвенных, не было, но все-таки…

Когда впервые зашли речи о проекте «Демиург» и об участии в нем Давлетьярова, Лариса Романовна неспроста этим заинтересовалась. К тому времени она была очень опытным магом, пусть не из самых сильных. Она интересовалась последними разработками, знала множество последних теорий, другое дело, что не всегда это афишировала. Одним словом, она примерно представляла, чем может кончиться эксперимент в случае неудачи. Представляла — и сделала все, чтобы уговорить Давлетьярова участвовать в нем. Он ведь сам мне рассказывал, как она его убеждала. Что-что, а это она делать умела…

После эксперимента Лариса Романовна, полагаю, была весьма довольна собой. Погибни Игорь Георгиевич, надо думать, она была бы не так удовлетворена. А вот наблюдать, как человек, смыслом своей жизни сделавший работу, по крохам восстанавливает свои способности, зная при этом, что в полную силу ему не работать никогда, — это, должно быть, являлось для нее изысканным удовольствием. Да притом обращаться с ним, как с пострадавшим, зная, как это выводит Давлетьярова из себя. Я отлично помню: все преподаватели вели себя с ним, как с тяжелобольным, которого нельзя раздражать, выводить из себя, вообще напоминать о происшедшем… Словом, для него был устроен маленький персональный ад.

Дальше — больше. Печальной памяти Лодыгин взялся искать новых кандидатов на участие в проекте. Марину Рогачеву Давлетьярову немыслимыми усилиями удалось выставить из университета, а вот со мной этот фокус не прошел. Похоже, по части упрямства я могла с ним потягаться. И вот тут Лариса Романовна получила новый инструмент: должно быть, ей приятно было наблюдать за тем, как Давлетьяров из последних сил пытается помешать Лодыгину, но ничего у него не выходит. Теперь я уже не уверена, что никто не знал о подмене Давлетьяровым умершего Лодыгина. Вполне вероятно, Лариса Романовна догадалась, пусть и не сразу, — я помню, первое время после мнимых похорон Игоря Георгиевича она ходила потерянная (еще бы, так легко отделался!), а потом вдруг повеселела.

На полигоне, правда, стало не до веселья. Должно быть, расчет был на то, что я или погибну, или начисто лишусь способностей, и тогда Давлетьяров получит очередную причину себя ненавидеть — как же, не смог отговорить глупую девчонку! — но этот расчет не оправдался. Вместо меня чуть не погиб сам Давлетьяров. Правда, он оказался чрезвычайно живуч и выкарабкался во второй раз, но — вот уж бальзам на душу Ларисе Романовне, — на сей раз лишился магических способностей окончательно.

Она, как и я, ездила к нему в санаторий. Только я пыталась вести себя так, будто ничего не произошло, а она, наоборот, растравляла свежие раны. Убеждала Игоря Георгиевича бросить все это, — университет, магию, — из-за чего он лишился нормальной жизни и здоровья, уговаривала жить в свое удовольствие, влачить этакое растительное существование, все равно в университете жизнь ушла далеко вперед, что ж теперь… Выставляла, одним словом, совершенно никчемным человеком, и делала это умело. Для такого, как Давлетьяров, деятельного, активного и гордого к тому же до крайности, оказаться никому не нужным и ни на что не пригодным — вот уж хуже казни не придумаешь. А уж быть объектом жалости — так и тем более! Вот почему, кстати, он тогда под Новый год спрашивал, не из жалости ли я к нему езжу, должно быть, накануне Лариса Романовна в очередной раз его "пожалела".

Только дела у нее шли ни шатко, ни валко. Лариса Романовна, надо думать, и не подозревала о моих визитах, а Игорь Георгиевич ей, понятное дело, не докладывал. Он, как мне кажется, что-то подозревал, чувствовал на уровне инстинктов, потому вел себя с Ларисов Романовной так, как ей этого хотелось. Но потом она, должно быть, решила поговорить с главврачом, из конспиративных, очевидно, целей назвавшись другой фамилией, а тот из самых лучших побуждений сообщил ей, что не все Давлетьярова позабыли, ездит к нему еще одна девица, после визитов которой он на стену готов лезть от злости. Лариса Романовна, надо думать, знала, что представляет собой как следует разозленный Давлетьяров, и поняла — ее усилия идут насмарку. Если бы она узнала, что я не просто так езжу, а еще и выпрашиваю научных консультаций, ее бы точно удар хватил…

Вот тогда встал вопрос — как оградить Игоря Георгиевича от общения со мной. Сперва — вот уж дурное дело нехитрое! — она решила меня припугнуть. Нанять пару ребят — плевое дело, их на каждому углу полно, а у Ларисы Романовны, я думаю, были разного рода полезные связи. Расчет был на то, что я, перепуганная, засяду в общаге и носа на улицу казать не буду. Я вместо этого взялась конспирироваться, и от визитов в санаторий не отказалась. А как я могла отказаться, когда дописывала этот клятый диплом!?

Словом, прием не сработал, а после моей выходки с машиной нанятые ребятишки разбежались, как зайцы. Надо думать, Лариса Романовна не поставила их в известность, что за девчонку они пугают.

Пришлось ей искать другое решение, и оно было просто, как все гениальное: сочинить пару баек. Лариса Романовна ведь не могла предположить, что такая послушная и скромная девчонка, как я, ей не поверит, а сразу рванет к главврачу! А Давлетьяров ей удачно подыграл, опять же, я думаю, интуитивно поняв, чего она от него ждет.

Словом, Лариса Романовна добилась эффекта, прямо противоположного ожидаемому: мало того, что избавить Давлетьярова от моего общества не удалось, так еще он окончательно взбеленился и решил вернуться в университет. Надо полагать, он и так не собирался киснуть в санатории до скончания века, а тут еще невесть с чего решил, что там продолжается эпопея с печально известным проектом «Демиург», и ринулся в бой. (Хотя я могу предположить, почему он так подумал. Я ведь была основным энергетическим ресурсом для экспериментальной установки, и меня могли попытаться уговорить поучаствовать в эксперименте еще раз, или даже обмануть — при условии, что я ничего не смогу рассказать Давлетьярову, он-то бы сразу понял, о чем идет речь. Да я бы и сама поняла, я ведь не полная дура, хотя меня таковой многие считают, в том числе, надо полагать, и сам Игорь Георгиевич.) При ближайшем рассмотрении выяснилось, правда, что проект похоронен надолго, если не навсегда, и воевать особо не с кем, но было поздно: Давлетьяров уже вернулся и уходить не собирался. Ну а когда Лариса Романовна застукала нас с ним мирно курящими на крыльце, ей стало совсем кисло. Думаю, к тому моменту она уже поняла, что я, пожалуй, единственный человек из окружения Давлетьярова, который может пустить ее планы под откос.

Не знаю, что она еще могла бы придумать, да знать особо и не тянуло…

Примерно это я и изложила Игорю Георгиевичу, понятное дело, запинаясь чуть не на каждом слове и перескакивая с одной мысли на другую. Но, судя по всему, он понял меня даже слишком хорошо.

— Я уже говорил тебе, Чернова, тебе надо было идти на юридический, — сказал он негромко, а я обнаружила, что он, оказывается, давно уже стоит у меня за спиной. — А лучше в литературный. Цены бы тебе не было…

— То, что я придумала, ужасная глупость, да? — спросила я, очень надеясь на утвердительный ответ.