Книга Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ничего не могу сказать. Сам все узнаешь.
Участковый Гриша залез в тарантас и выехал за ограду.
Остался Мамонт Петрович наедине со своим горем. Анисья! Его дочь! Больше у него никого нет, ни единой души. Судьбина занесла его в отдаленный край, а не свила ему здесь гнезда, дохнула в лицо терпкой любовью, опалила обманом, а теперь еще и отбирает Анисью.
Участковый Гриша встретился с Агнией. Та шла из конторы леспромхоза.
– Здравствуйте, Григорий Иванович.
– Привет!
– Что так спешишь?
– Неделю не был дома.
И Агния поинтересовалась, скоро ли будут судить бандитов.
– Хэ! Судить! Какая быстрая. Представляешь, какая открылась картина? Что ты можешь сказать об Анисье Мамонтовне, например?
– А что мне Анисья?
– Как что? Землячка.
– Ишь какая родственница. – Губы Агнии передернулись, в карих глазах – злобная язвинка. – Она что, в Минусинске?
– Там.
– Я так и знала, что она прилетит.
– Гм! Поневоле прилетишь!
– Какая же такая неволя?
– Если присватается прокурор, тут уж, черт дери, всякая любовь выскочит из любой бабы. В точности.
– С чего прокурор?
– Услышишь, Аркадьевна. А насчет Демида могу заверить, он еще предъявит доченьке Головешихи полный счет.
Агния потупила голову, скупо попрощалась с Гришей, повернула к своему дому. VI
Тяжелое наследство досталось новому председателю от Павла Лалетина. В колхозной кассе, можно сказать, ни копейки. Кредита – не жди, если с долгами еще не рассчитались. Конеферма – в плачевном положении. А тут еще уборка хлебов подоспела.
Степан с членами правления обходил хозяйство колхоза.
– Сушилку строить? А кто будет строить? – разводил руками завхоз Фрол Лалетин.
– Без сушилки не прожить. Надо только дух поднять.
– И дух весь вышел, – бурчал Фрол.
– А ты не умирай раньше смерти, Фрол Андреевич, – перебил Степан. – И дух вышел, и руки не поднимаются! Что за упокойные разговоры! Пора встряхнуться.
– Оно так, Егорыч, пора, – косился Фрол, ничуть не тревожась напористостью Степана. Он знал, что как жил, так и жить будет. Видал он таких напористых!
В кузнице возле наковальни сидел косматый и черный от угольной пыли Андрон Корабельников. Костлявый, широкоплечий, неловко сгорбившись, старик старательно что-то записывал в тетрадь.
– Что ты тут пишешь, Андрон Поликарпович? – поинтересовался Степан.
Андрон закрыл тетрадку, поднялся:
– Про то услышишь, Егорыч, на собрании.
– Это он, Егорыч, речь сочиняет, – пояснил Фрол, вцепившись в бороденку.
– Не сочиняю, а записываю происшедшие факты за время председательствования племянника твоего Павла Тимофеевича, так и за время твоего нахождения на должности завхоза, – пророкотал Андрон.
…А на собрании Андрон, тяжело ступая, вышел к столу президиума с тетрадкой в руке и сразу же начал с погрома.
– Я наперед зачитаю, потом скажу от себя еще, – пробасил он и начал читать.
«Горлохватское правление.
Пол-литру водки надо купить? Для того чтобы купить, надо иметь деньги. Их надо зарабатывать. А как можно пить каждый день, а ничего не зарабатывать? Про то пояснение даст Фрол Лалетин, наш завхоз. Кто был при Павлухе Лалетине завхозом? Фрол Лалетин. Он распоряжался и живностью, и деньгами. Говорят: не пойман, не вор. Пословица неправильная. Пьет, а где деньги берет?
Вот взять пасеку первый номер. Сидел там Егор Вавилов – порядок был, прибыль была первеющая. Чай пили с медом. Фрол пхнул на первый номер свояка, Худина. И пасека моментом прохудилась – нету ни меду, ни денег. Или взять порядок по хозяйству. На конюшне нет сбруи. Головня сколько раз вопрос ставил решительно? А что делает Фрол? Вместо сбруи – ухлопал колхозные денежки на маслобойку да шерстобитку. Машины завезли, а к чему они, когда в наличности ни конопли, ни льна нет, из которых можно жать масло! Или про овец. Сколько их? Всего три сотни голов! План по шерсти не выполняем, а шерсточесальную машину купили. Вот и ржавеют под дождем. Разве порядок?
Примеров много, но не скажу – так и далее. Мое предложение: Павлуху Лалетина надо утвердить бригадиром по первой бригаде, пусть поучится малым отрядом руководить, а прежнего бригадира беспредельно снять, как не оправдавшего доверия. Фрола Лалетина надо поставить на молотилку как машиниста. Пусть поработает для хозяйства. Из правления предлагаю вывести Фрола Лалетина и опять же Худина, как никуда не годного».
Закрыв тетрадку и утерев пот с лица, Андрон продолжил:
– Вот теперь скажу не по бумаге: председателем ревкомиссии на место Лалетина Тимохи выбрать Мамонта Петровича.
Наступила неприятная тишина. Слышно было, как пощелкивали на зубах кедровые орехи, как сопели мужики возле Андрона.
– Планеты ревизовать или как? – поднялся Фрол Лалетин, моментально сообразив, что на вопросе с Мамонтом Петровичем он может выскочить из воды сухим.
– Молчи, Фрол! – загремел Андрон. – Головня наперед грабанет тебя под пятки, а там и к планетам поднимется.
Раздался смех.
Мамонт Петрович поднялся со скамейки и стоял сейчас среди народа в своей распахнутой старой телогрейке, из-под которой виднелся низ синей рубахи. Он смахивал на маяк в открытом море, доступный всем ветрам и непоколебимый ими.
– Хлещи, Андрон! Двигай.
– Головню председателем ревкомиссии!
Но вот выдвинулся Егор Андреянович. Поднял руку, тронул щепоткой седой ус, задирая его вверх, наподобие стрелы:
– Про што толкуете, мужики? Андрон в шутку кинул, а тут и всурьез приняли. Нехорошо. Разуметь надо, а не хаханьки строить на собрании. К чему обижать убогого? Какой вам Головня председатель ревкомиссии! Ему самого себя не проревизировать! Садись, Мамонт Петрович. В обиду не дам тебя. Как бывшего моего партизанского командира.
Всем стало неудобно, стыдно. Не за Головню, а за Егора Андреяновича.
Головня раздувал ноздри, не зная, что ответить-то Егору Андреяновичу. Вот как можно хитро унизить человека, что и ответить-то на оскорбление – рта не откроешь.
За председательским столом на сцене поднялся Степан.
– Насчет убогости – разговор оставим на совести Егора Андреяныча. – Палец Степана указал прямо на отца. – Я лично знаю Мамонта Петровича как честного колхозника, труженика на совесть. И конечно, не убогого. Убогими считать надо тех, кто дальше своего носа ничего не видит, кто живет, пряча нос в потемках. А Мамонт Петрович – всегда на переднем крае. И я поддерживаю предложение Андрона Корабельникова избрать председателем ревкомиссии Мамонта Петровича. Без настоящей ревкомиссии не будет порядка.
– Верно, Егорыч!
– Надсмешки строить всякий может!
– Вопрос-то важный решаем.
– Позвольте сказать! – поднял руку Зырян.
– Тише, товарищи! – крикнул Степан. – Слово – старейшему механизатору.
Все постепенно успокоились.
– А я сейчас не как механизатор скажу. Шире вопрос-то, – тихо, но внятно начал Зырян. – Я хочу узнать, кто сдал сухонаковскому участку триста гектаров сенокосов? Кто сбагрил дойных коров в город? Одну – директору треста, другую… да что перечислять? Отдали как вроде выбракованных, а на самом деле – первеющие коровы. Пусть скажет Марья Спивакова. Еще одна корова сплавлена директору леспромхоза как нетель. А три года доилась. Как так переделали в нетель? Скажи, Марья, сколь давала молока та корова.
– Пятнадцать литров, – ответила Марья.
– Слыхали? А фуганули как нетель. Запишите: «Возвернуть всех коров, которых Фрол Андреевич спихнул как никудышних». Я кончил.
Зырян сел, но тут же поднялся:
– Нет, я еще не кончил. Помните, какой был трудодень перед самой войной? Два рубля тридцать копеек. А продуктами…
– Много было, что и говорить.
– Хватало!
– Да ведь война-то…
– Война, конечно, немало порушила. Во всей стране аукнулось. Но ведь выдюжили. Да уж не первый год, как она кончилась. А у нас что? Я говорю к тому: пусть новый председатель крепко забирает вожжи в руки! Народ у нас стоящий. Наведем порядок в хозяйстве…
«Молодец старик, – думал Степан, – с такими работать можно».
Головня стал председателем ревизионной комиссии.
VII
Сторона Предивная бурлила. Заговорили все враз о делах нового председателя; некоторые считали: круто-де берет в гору, как бы гужи не оборвал.
Вожжи он натянул, уселся по-хозяйски, и – давай, давай, поехали! Ленивых брал за хребтовину, прижимал к земле; праздное слово ронял скупо; если говорил, попадал в точку. Зароды сена, поставленные рабочими леспромхоза на колхозной земле, отобрал без лишних разговоров; сено перевозили к фермам, к зимникам. Директор леспромхоза протестовал, надрывая голосовые связки,
