Книга Меценат - Михаил Бондаренко

Кинфия, рада теперь ты, конечно, отмене закона: Долго ведь плакали мы после изданья его, — Как бы он нас не развел. Но, впрочем, Юпитеру даже Любящих не разлучить против желания их. Правда, Цезарь велик, но величие Цезаря в битвах: Покорены племена, но непокорна любовь[500].

Семья Проперция пострадала от гражданских войн, и неудивительно, что поэт еще долгое время с недоверием относился к Августу и его реформам, выражая таким образом свою неудовлетворенность реальной действительностью.

Обещание Проперция «петь войны» осталось до конца невыполненным, и он не стал эпическим поэтом. Он вновь и вновь продолжал воспевать Кинфию и признавал, что не в состоянии что-либо сделать с собой, поскольку всецело охвачен подлинной страстью и опьянен любовью.

В начале третьей книги элегий, созданной в 23–22 годах, Проперций лукаво заявляет, что бог Аполлон как покровитель искусств запрещает ему становиться эпическим поэтом[501], и тут же, как бы колеблясь, разражается элегией в честь Августа[502]. Однако уговоры Мецената становились со временем, вероятно, всё настойчивее, и в итоге Проперций специально посвятил своему доброму и терпеливому покровителю вторую элегию, в которой вновь постарался обосновать свой отказ восхвалять деяния Августа, но уже в более мягкой форме:

Отпрыск царей, Меценат, из этрусского племени всадник, Вечно желающий быть собственной ниже судьбы, Что посылаешь меня в необъятное море писанья? Нет, для таких парусов мал мой убогий челнок. Стыдно себе возлагать непосильную на плечи тяжесть И отступать, когда груз ноги в коленях согнет. Каждое дело не всем в одинаковой мере подходит, И не на всяком холме равный пылает огонь.

Я же твои, Меценат, наставления в жизни воспринял, Твой же поможет пример мне опровергнуть тебя: Римский сановник, ты мог бы на форуме ставить секиры, Властью своею в суде произносить приговор, Мог бы свободно пройти сквозь копья мидян ратоборных И украшать свой дворец пленным доспехом врага, — Так как на подвиги те дает тебе Цезарь и силу, И без помехи всегда льются богатства к тебе, — Все же уходишь ты в тень, себя выставляя ничтожным, Сам подбираешь края бурей надутых ветрил. Верь мне, решеньем таким ты сравнишься с великим Камиллом, Имя твое у мужей будет звучать на устах; С Цезарем вместе пойдешь единой дорогою славы: Верность твоя, Меценат, — вот твой бессменный трофей!

Будь мне вождем, воспою Юпитера битвы: как небу Кей с Флегрейских вершин, Эвримедонт угрожал, Или как римлян быки паслись на холме Палатинском, Стены могу описать — гибелью Рем их скрепил, — Или царей-близнецов, вскормленных грудью волчицы: От повелений твоих да возрастет мой талант. Вслед колесницам пойду, с двух сторон триумфы несущим, Стрелы лукавых парфян, в бегстве забытые, петь, Лагерь Пелусия петь, разрушенный римским железом, Тяжкий Антония рок — гибель от собственных рук. Ты, покровитель благой, браздами направь мою юность И при отъезде подай добрый напутственный знак. Слава моя, Меценат, — только быть под твоим руководством; Сам ты повинен, что я лишь подражаю тебе[503].

Как можно видеть, Проперций здесь оправдывается, уже не только ссылаясь на отсутствие таланта и сил, но и мягко укоряя Мецената в том, что тот сам не пользуется своими талантами и преимуществами как политик, постоянно находится в тени и довольствуется малым.

Тем не менее взгляды и характер творчества Проперция стали постепенно меняться, эволюционировать, и развитие этой эволюции можно проследить на протяжении третьей и четвертой книг его элегий; он начинает мало-помалу обращаться к «официальным» сюжетам. Так, например, одиннадцатую элегию третьей книги поэт посвящает женщинам и их власти над мужчинами. При этом основное внимание Проперций уделяет борьбе Рима против Клеопатры и восхвалению военных подвигов Августа[504]. А восемнадцатую элегию этой же третьей книги он уже посвящает памяти скоропостижно скончавшегося в 23 году в Байях юного Марцелла, племянника, зятя и приемного сына Августа. Смерть юноши была большим ударом не только для принцепса, но и для всего римского общества, поскольку Марцелл был чрезвычайно одарен и привлекателен и в качестве наследника Августа пользовался большой популярностью среди римлян. Элегия в честь Марцелла носит явно официальный характер. И очень показательно, что последняя, заключительная элегия третьей книги посвящена разрыву отношений с Кинфией. Поэт отрекается от своей бывшей возлюбленной. Он заявляет, что пережил много страданий из-за нее за последние пять лет и более не в силах их переносить и предрекает Кинфии скорую потерю красоты и одинокую старость[505].

Четвертая и последняя книга элегий Проперция вышла в свет около 16 года. Эту книгу в основном составляют так называемые «римские элегии», излагающие древнейшие римские сказания и мифы. Наконец-то, как и хотел этого Меценат, Проперций отходит от чисто любовной поэзии, серьезно расширяет тематику и даже пытается создать новый жанр римской поэзии — этиологическую элегию. Поэт старается объяснить происхождение многих древних названий и рассматривает некоторые сюжеты из истории и мифологии Рима, что отвечало интересам и политике принцепса, стремившегося к возрождению древних доблестей и благочестия. В четвертой книге Проперций помещает еще одну элегию в честь Августа, специально посвященную годовщине его победы при Акции и освящению храма Аполлона на Палатине[506]. Одиннадцатая, заключительная элегия четвертой книги считается «царицей элегий» и представляет собой монолог рано умершей падчерицы Августа Корнелии, дочери Скрибонии, обращенный к ее мужу и детям. Здесь Проперций в полной мере раскрывает перед читателями всю силу супружеской и материнской преданности, так высоко ценимой принцепсом.