Книга Проклятый ректор - Лена Летняя

– Я считаю вас хорошим человеком, потому что видела вас вчера. Вы вели себя с профессором Блэком как ласковый сын, а не как надменный аристократ или ректор. И я видела вас сегодня, когда вы стояли на коленях у его тела. Мне повезло оба раза видеть вас, потому что именно там и тогда были настоящий вы. Без масок, без защитных иголок, без идиотских рассуждений о крови. Все это не ваше. Эти мысли в вашей голове, но вам их туда положили, и вы по привычке их повторяете, но сердцем вы в это не верите. Потому что верь вы в это по-настоящему, вам было бы наплевать на мое мнение о вас. И вы бы никогда не предложили мне помощь просто за то, что я смогла избавить вас от головной боли. Скорее просто сунули бы несколько крон за труды. Докторам ведь не предлагают дружбу. Им платят. Вы действительно часто бываете грубы и неприятны, потому что вам больно и вы злитесь. Злитесь на несправедливость, случившуюся с вами. Злитесь на то непоправимое, что произошло с профессором Блэком. Вы бессильны что-либо изменить. И хотя вы умеете плакать, вы мужчина и не можете себе этого позволить. Поэтому вы даете своим эмоциям другой выход. Вы срываетесь на меня, потому что вам плохо, но это не делает вас плохим человеком.

Он внимательно слушал меня, не перебивая и сохраняя невозмутимое выражение на лице. Лишь когда упомянула профессора Блэка, на несколько секунд отвел взгляд в сторону. А когда я замолчала, он попытался объяснить:

– Он был моим наставником. Мои интерес и способность к снадобьям проявились еще в школьные годы, поэтому, когда я поступил в Лекс, я сразу обратился с просьбой стать моим наставником именно к нему. Тогда он был другим. Моложе, адекватнее. Даже счастливее, как мне кажется. Вроде должно быть наоборот: боль со временем утихать, жизнь налаживаться. После пожара тогда прошло года три, все знали, что он потерял семью, но он держался молодцом. Он очень многое мне дал. Ты не подумай, у меня хороший отец, он меня любит, мной гордится, я это знаю, у нас никогда не было проблем. Просто он политик, и это накладывает определенный отпечаток на поведение. И, конечно, требует времени. Он очень сдержанный, и даже в детстве я видел его не так часто. А с Блэком все было иначе.

Он замолчал, но того, что он сказал, хватало. Теперь я лучше понимала их отношения. Почему именно Блэк ему помогал во время приступов, почему ректор бывал у него в гостях и почему он его не увольнял. И почему он чуть не плакал несколько часов назад.

– Вот он был хорошим человеком, Тара, – добавил Фарлаг, снова посмотрев на меня.

Я не выдержала и коснулась его плеча, пытаясь как-то выразить поддержку. И к моему удивлению он неожиданно накрыл мою руку своей, на мгновение сжал, а потом выпустил. Я тут же отдернула ее, несколько смутившись.

– И все же, раз вы спросили, я должна сказать вам, сэр, – несколько неуверенно начала я, но потом, сделав глубокий вдох, выпалила: – Ваша боль объясняет ваше поведение, но не оправдывает его. И я не буду его терпеть. Вам плохо, и вы чувствуете себя несчастным? Тогда лучше плачьте, у вас, по крайней мере, есть такая возможность. Я не собираюсь входить в ваше положение и безропотно выслушивать претензии каждый раз, когда они появятся. Даже если потом вы собираетесь каждый раз извиняться. Я буду рада, если вы и дальше захотите мне помогать, потому что скажу честно: мне нужна ваша помощь. Но если вы хотите облагодетельствовать девочку, чтобы потом в удобный момент вам было кого пинать, то поищите другую. Меня и так пинают все, кому не лень.

Когда я замолчала, он смотрел на меня так, словно видел первый раз в жизни. И словно я была каким-то чудом. На его губах снова появилась усмешка.

– Потрясающе, – протянул он, – не каждый день я слышу такое от студентки… независимо от происхождения.

– Вы сами спросили, сэр, – я еще раз перемешала снадобье. Не потому, что ему это было нужно, а просто чтобы на что-то отвлечься.

– Да, и должен признаться, что с каждым новым нашим разговором ты все больше меня поражаешь, – его голос снова прозвучал мягко, почти нежно. – Ты видишь правду, но что еще важнее – ты ее говоришь. Ты умудряешься сделать так, что я, несмотря на свое положение вообще и в Лексе в частности, несмотря на родословную, уходящую корнями во времена, предшествовавшие уходу магов за Занавесь, чувствую себя рядом с тобой полным ничтожеством. В тебе столько внутреннего достоинства, сколько многим моим студентам и не снилось. Ты мне очень нравишься, – неожиданно заявил он. И тут же сам недовольно поморщился. – Прозвучало как школьное признание в любви, но все же… Ты одним своим существованием разбиваешь в пух и прах все, во что я верил. Не знаю почему, но мне это нравится.

Я была одновременно польщена и смущена его словами. Он внезапно протянул руку, коснулся на мгновение моей щеки, а потом убрал за ухо выбившуюся из пучка прядь волос. От его прикосновения у меня мурашки побежали по коже.

– Все будет хорошо, Тара. Тебя больше никто не посмеет обидеть. Ни я, ни кто-либо другой в Лексе. Я тебе обещаю.

Глава 20

В среду занятия я прогуливала. И не просто так, а по личному распоряжению ректора. Ночью, провожая меня к нашим с Реджиной апартаментам, он так мне и сказал:

– Узнаю, что пришла хотя бы на одну лекцию, отчислю без колебаний.

Я и без таких угроз с удовольствием воспользовалась возможностью весь день провести в постели, дрейфуя где-то на границе сна и реальности. Правда, приходилось пить снадобье каждые два часа, но это была стандартная расплата за позднее начало приема.

Свой завтрак я благополучно проспала, зато, когда наконец проснулась, неожиданно обнаружила на обеденном столе в гостиной свежезаваренный чай, вазочку шоколадных конфет – точно таких же, какие я ела у ректора в воскресенье, – и лаконичную записку: «Мне показалось, что они тебе понравились. Выздоравливай. Найт Фарлаг».

Так и стояло в подписи: Найт Фарлаг. Без ректора. Не знаю почему, но я улыбнулась. И хотя у меня все еще болели горло и голова, все тело было ватным, и меня клонило поскорее снова лечь, этот поздний завтрак из шоколадных конфет претендовал на звание лучшего в моей жизни. Я сидела за обеденным столом, подобрав под себя ноги, слушала шум дождя за окном – день выдался пасмурным – и треск огня в камине, наслаждалась сладким вкусом молочного шоколада и разглядывала записку, написанную твердым, уверенным, легко читаемым почерком. И только чувство вины перед профессором Блэком за то, что в день его похорон, на которые даже не могу пойти, я испытываю такую непривычную внутреннюю легкость, омрачало мое позднее утро.

Нет, я не питала никаких романтических иллюзий насчет ректора. И даже мурашки, вызванные его прикосновением, считала просто реакцией на непривычное событие. Я ни на секунду не забывала о разнице положений, возраста и о том, что он женат. Проклятие и вовсе делало его неподходящим объектом для девичьих грез. Мне просто нравилась его забота. Какой бы неожиданной она ни была.

К четвергу мне стало заметно лучше. Я проснулась уже без ломоты в теле и без боли в горле. Голова тоже была достаточно ясной, чтобы идея пойти на занятие по практическим снадобьям показалась мне хорошей. Я не знала, состоится ли оно. Ректор Фарлаг, по его собственным словам, последнее время был не способен практиковать, а я не представляла, кто еще мог бы вести такое занятие. Оставалось надеяться, что нам дадут возможность хотя бы попрактиковаться самостоятельно вместо вторника.