Книга Игра в классики - Хулио Кортасар

— Человечность — это идеал, — сказал Оливейра, пытаясь ощупью найти кофемолку. — У воздуха тоже есть своя история, че. Пройтись по мокрой улице, где так много озона, как ты говоришь, и вдруг попасть в атмосферу, где пятьдесят веков заботились о сохранении нужной температуры и тепла… Бэбс чувствует воздух просто как Рип ван Винкль.[332]

— О, Рип ван Винкль, — сказал Бэбс растроганно, — мне мама про него рассказывала.

— В Айдахо, знаем, — сказал Рональд. — Короче, Этьен позвонил нам из бара на углу с полчаса назад и сказал, что лучше нам сегодня домой не ходить, по крайней мере до тех пор, пока не выяснится, умер Ги или его вырвало гарденалом. Хорошего мало, если придут полицейские ищейки и застанут нас в квартире, они и так большие мастера соединять одно с другим, тем более когда дело касается Клуба, который им надоел до смерти.

— А что плохого в Клубе? — сказала Мага, вытирая чашки полотенцем.

— Ничего, но именно поэтому и чувствуешь себя незащищенным. Соседи все время жалуются на шум, на громкую музыку, на то, что мы приходим в любое время суток… Не говоря уже о том, что Бэбс переругалась с консьержкой и со всеми женщинами нашего дома от пятидесяти до шестидесяти.

— They are awful,[333] — сказала Бэбс, посасывая карамельку, которую она вынула из кармана. — Они везде унюхают марихуану, даже если готовишь гуляш.

Оливейра устал молоть кофе и передал кофемолку Рональду. Все говорили тихо, Бэбс и Мага обсуждали возможные причины самоубийства Ги. Грегоровиус перестал надоедать со своим плащом и, поудобнее усевшись в кресле, тихо сидел с погасшей трубкой во рту. Капли дождя стучали в стекло.

«Шёнберг и Брамс, — подумал Оливейра, вытаскивая „Голуаз“. — Не так уж плохо, обычно в подобных обстоятельствах прибегают к Шопену или к „Todesmusik“[334] на смерть Зигфрида.[335] В результате вчерашнего торнадо в Японии погибло две или три тысячи человек. Статистика утверждает…» Однако статистика не отбила у сигареты сального привкуса. Он зажег спичку и стал рассматривать сигарету. Это был прекрасный голуаз, белоснежный, с тонкими буковками и колючими травинками, которые слегка топорщились на влажном конце. «Вечно я, когда нервничаю, мусолю сигарету, — подумал он. — Например, когда думаю о Роз Боб… Да, день сегодня выдался — ничего не скажешь, а худшее еще впереди». Надо бы сказать обо всем Рональду, чтобы тот передал Бэбс с помощью одной из своих систем связи, почти телепатической, которые так удивляли Перико Ромеро. Теория коммуникативных систем — одна из интереснейших тем, которые литература не брала на вооружение, пока не появился Хаксли или последователи Борхеса нового поколения. Сейчас Рональд поглощен перешептываниями Маги и Бэбс, кофемолку крутит еле-еле, такими темпами кофе будет готов в одна тысяча неизвестно каком году. Оливейра съехал на пол с кошмарного кресла в стиле art nouveau и устроился на полу, упершись головой в кипу газет. На потолке было какое-то странное свечение, а может, оно было игрой его воображения, еще больше, чем все прочее. Если закрыть глаза, свечение продолжалось еще какое-то время, а потом начинали лопаться огромные фиолетовые шары, один за другим, пф, пф, пф, и каждый шар, совершенно очевидно, соответствовал не то систоле, не то диастоле, поди знай. А где-то в глубине дома, наверное на третьем этаже, звонил телефон. В Париже в этот час вещь немыслимая. «Еще кто-то умер, — подумал Оливейра. — По другому поводу в этом городе не звонят, здесь берегут свой сон». Он вспомнил, как однажды его приятель из Аргентины, из новоприбывших, счел совершенно естественным позвонить ему в половине одиннадцатого вечера.

Ему, видимо, пришло в голову проконсультироваться с телефонным справочником «Bottin», и он тут же набрал первый попавшийся номер телефона дома, где жил Оливейра, — разумеется, он попал не туда. Выражение лица добропорядочного господина с шестого этажа, который постучался к нему в халате, было совершенно ледяным, quelqu’un vous demande au telephone,[336] Оливейра в смущении натягивает футболку, поднимается на шестой этаж, навстречу ему разгневанная мадам, и он узнает, что его приятель Эрмида уже в Париже, когда мы увидимся, че, я тебе новости привез обо всех на свете, о Травелере и обо всех наших из Биду, и так далее и тому подобное, а мадам, скрывая раздражение, ждет, когда Оливейра начнет плакать, узнав о кончине кого-то близкого и дорогого, а Оливейра не знает, что делать, je suis tellement confus, madam, monsieur, c’était un ami qui vient d’arriver, vous comprenez, il n’est pas du tout au courant des habitudes…[337] Ax, Аргентина, там кто когда хочет, тогда и приходит, двери дома открыты всегда, времени — до небес, все впереди, вся жизнь, пф, пф, пф, а вот у того, кто сидит в трех метрах от меня, в глазах ничего такого, наверное, нет, ничего и не может быть, пф-пф, теория коммуникативных систем рухнула, ни мамы, ни папы, ни жареной картошки, ни пи-пи, ни пф-пф — ничего, только трупное окоченение, а вокруг какие-то люди, даже не уругвайцы и не мексиканцы, а те, которые всегда слушают музыку во время бдения у тела маленького ангела Господня и появляются всякий раз, когда потянешь за ниточку из клубка, люди не настолько простые, чтобы пережить это ужасное происшествие, приняв его близко к сердцу как что-то свое, но и не настолько самоуверенные, чтобы не реагировать на подобные обстоятельства, посчитав их за one little casualty,[338] как, например, три тысячи человек, сметенных ураганом «Вероника». «Все это дешевая антропология, — подумал Оливейра, чувствуя, как холодок сводит желудок судорогой. А кончается все и всегда нервами. — Вот что такое настоящая коммуникативная система — предупреждающие знаки под кожей. И для этого нет словаря, че». Кто погасил рембрандтовскую лампу? Он не помнил точно, но кажется, какое-то время назад над полом словно бы клубилась пыль цвета старого золота, однако сколько бы он ни старался восстановить в памяти все, что было после прихода Рональда и Бэбс, ничего не получалось, в какой-то момент Мага (потому что это наверняка была Мага), а может, Грегоровиус, — словом, кто-то из них погасил лампу.

— Как ты будешь делать кофе в потемках?

— Не знаю, — сказала Мага, расставляя чашки. — Только что был какой-то свет.

— Зажги лампу, Рональд, — сказал Оливейра. — Она под твоим стулом. Просто поверни абажур, классический способ.