Книга Возвращение троянцев - Ирина Измайлова

Лоб итакийца пересекала глубокая, всё ещё слабо кровоточившая ссадина. Он разбил голову во время последнего, самого страшного толчка землетрясения и утонул бы, потеряв сознание, если б не его спутники. Впрочем, сознание в ту ночь теряли все, и, вероятно, по несколько раз. Ахилл продержался дольше других и уже под утро, когда волны стали меньше и начало светать, сумел надуть «поплавок» и поясами, своим и своей жены, а также полосами от набедренных повязок привязал себя и других к этому крохотному плоту.

— Воды у нас, конечно же, нет? — спросил Гектор, пытаясь облизать потрескавшиеся тубы.

— Есть. Но очень мало. На, пей.

Пентесилея протянула царю свою кожаную флягу, которую накануне успела наполнить водой в устье впадавшей в бухту речки.

— А остальные пили?

— По паре глотков. Там хватит воды, чтобы напиться ещё раза два, — ответила амазонка. — Пей, не то опять потеряешь сознание, а это плохо: тело тяжелеет, поплавок тонет, и остальным приходится прилагать больше сил, чтобы удержаться.

Гектор глотнул два раза и, подавив отчаянное желание сделать третий глоток, вернул флягу женщине. Затем, запрокинув голову, поглядел на небо.

— Солнце уже высоко. Как-то странно сейчас говорить о времени, но тем не менее прошли сутки с небольшим с тех пор, как буря выбросила нас на берег Эреи. Остров не оказал нам должного гостеприимства, и мой великий брат стёр его с морской карты.

— Если он на ней был! — без обиды, с той же иронией в голосе отозвался Ахилл. — Во всяком случае, Атлантиса на ней не было. Хотя, по правде сказать, я не видел в жизни ни одной морской карты, только слыхал об их существовании. По крайней мере, я избавил мореходов от липшей работы: теперь им не придётся рисовать на своих картах остров Эрею.

— Ха! Кажется, ты окончательно стал философом, братец! — воскликнул Приамид-старший. — Но если без шуток, то надо признать, что мы сейчас в одном из самых прескверных положений. Хуже было разве что в пещере горных карликов. Давайте думать, что нам делать. Итак, много ли у нас надежды на то, что вскоре появится корабль Неоптолема?

Одиссей рассмеялся, но его смех прозвучал почти жалобно:

— И раньше-то мы лишь мечтали, чтобы корабль был цел, чтобы он быстро сумел вернуться в эти воды после шторма, надеялись, что кормчий легко найдёт остров. Теперь острова нет. Если они и запомнили направление по звёздам, которых в ночь шторма почти не было видно, то окажутся в самом нелепом положении: будут знать, что на горизонте должен быть берег, но не увидят его... Ну, а уж заметить нас, плавающих на этом пузыре, и вовсе немыслимо!

— Правильно, — согласился Гектор. — Эта надежда очень мала. Знаем ли мы вблизи какую-нибудь землю? Отвечу сам: не знаем. Во-первых, шторм унёс нас в сторону от пути, по которому мы плыли, и эта часть моря нам вообще неизвестна. Во-вторых, даже будь поблизости какой-нибудь остров, мы не сможем до него добраться. Наш поплавок — отличная штука, но он, к сожалению, не корабль! Воды у нас, самое большее, на сутки — ну ещё сутки можно продержаться.

— Нельзя, — спокойно возразила Пентесилея. — Уже этой ночью, самое большее, — на следующий день, мы должны погибнуть от холода.

— От холода? — удивился Одиссей. — И это говорит уроженка скифских степей, привычная к снегу и морозу? Да ведь вода тёплая!

— И это говорит бывалый путешественник! — отбила удар амазонка. — А разве сейчас тебя не трясёт озноб, а, Одиссей?

Итакиец вынужден был согласиться.

— Есть немного. Но ведь ночью был шторм. За день мы согреемся.

— Ничего подобного. Задень мы совсем замёрзнем. Вся беда в том, что даже очень тёплое море холоднее человеческого тела, а раз так, то оно отнимает у нас наше тепло, и мы постепенно замерзаем. Ахилл это однажды хорошо почувствовал, когда мы с ним плыли на дельфинах.

— Дельфины! — прервал жену Ахилл. — Как же мы о чих не подумали?! Раковина ведь при тебе, Пентесилея. Попробуй их позвать.

Из-за выпуклости поплавка герой не видел амазонки, но почувствовал, как та, по своему обыкновению, пожимает плечами.

— Думаешь, у меня не было этой мысли? Но во время землетрясения дельфины не подошли бы и близко к острову: они издали чувствуют любую катастрофу и никогда не станут рисковать. Сейчас уже можно было бы попробовать. Но только дельфины в этих морях дикие, не приручённые, не привыкшие носить на себе людей. На сигнал раковины они всё равно отзовутся, но заставить их нас куда-то везти будет почти невозможно. Во всяком случае, даже мне сложно справиться с дельфином-дикарём, а остальные просто не смогут ими управлять, это то же самое, что запрягать в повозку совершенно дикую лошадь, никогда не знавшую узды.

— И потом, куда бы мы на них поплыли? — воскликнул Гектор. — Мы же не знаем, в какой стороне ближайшая земля и куда направлять «морских коней». Фу, а ведь и в самом деле становится прохладно! Может, стоит по очереди отрываться от поплавка и плавать, прилагая усилия? Будет теплее.

— Резкие движения в воде могут привлечь акул, — заметила амазонка. — С одной-двумя мы легко справимся, а если их приплывёт целая стая? У меня есть мысль получше. Ну-ка, держите поплавок с трёх сторон и слегка двигайте ногами. Плывите как бы навстречу друг другу.

С этими словами молодая женщина оперлась руками о поплавок и, подтянувшись, встала на него коленями, как становилась на круп коня. При этом бурдюк почти целиком ушёл в воду, но оседлавшая его амазонка оказалась вся на поверхности, словно вынырнув из морской глубины.

— Вот! — она раскинула руки и рассмеялась. — Так я очень быстро высохну, и вскоре солнце меня согреет. Потом то же сделает один из вас, потом следующий, и так по очереди. В этом есть и ещё одна польза: мне лучше видно горизонт, и я скорее замечу корабль, и с корабля быстрее заметят меня.

— И ещё! — Ахилл тоже усмехнулся. — Теперь ты — парус!

— Что?

— Парус. Ветер сейчас слабый, но он всё же есть. И человеческое тело, подставленное этому ветру, становится парусом для нашего поплавка. Значит, мы, хотя бы немного, но плывём. Значит, у нас больше надежды приплыть к какому-то берегу либо оказаться на пути корабля, либо... Словом, лучше уж всё-таки плыть, чем торчать на месте!

С этим все согласились, и выдумка Пентесилеи в какой-то мере отвлекла скитальцев от тяжёлых мыслей и даже в конце концов развеселила их. Когда амазонка высохла и согрелась, она соскользнула с поплавка в воду, и на её место взобрался Одиссей. Однако он был больше и тяжелее женщины, к тому же не обладал такой невероятной ловкостью, и поплавок стал скользить под ним и выворачиваться, будто живой. Итакиец было утвердился на нём коленями, но потерял равновесие, бурдюк перевернулся, и Одиссей рухнул прямо на голову Ахиллу, от неожиданности выпустившему ремень поплавка и погрузившемуся с головой.

— Бегемот неуклюжий! — заорал он, выныривая и отчаянно отплёвываясь. — Ты что, верхом никогда не ездил?!