Книга Люди черного дракона - Алексей Винокуров

Но такова уж была Бейла, что ни веревке, ни омуту, ни ружейной пуле не готова была отдать она свою жизнь — только лишь возлюбленному. Возлюбленный забыл о ней, но она терпела — во имя ли прошлой любви или во имя настоящей, ибо любовь никогда не бывает прошлой, даже если она проходит.

Другая какая девушка давным-давно бы сбежала обратно к родителям — но Бейла не могла. Она ведь вышла замуж против их воли, и если бы они любили ее чуть поменьше и силой укротили дочку, никогда бы не видать ей этого горя — горя супружеской любви. Теперь Бейла стыдилась жаловаться родителям. Встречаясь с ними изредка, надевала единственное праздничное платье — голубое в белый горошек, с белыми кружевами, перемогала себя, превращала гримасу боли на лице в горькую улыбку, а ту — в улыбку светлую, говорила, что счастлива и любима, что муж ее на руках носит. Конечно, родительское сердце не обманешь, и саднило сердце у Менахема и Голды, и хотелось им обнять дочку, закричать во весь голос от горя, позвать ее назад, унести в отчий дом на руках, но стыдно было перед соседями: выходит, дочка их оказалась никому не нужна. Да и сама Бейла не воротилась бы назад — хотя бы из одной только гордости.

И оттого только, из гордости, да еще из-за родителей не опустилась Бейла, не сгорбилась, не состарилась от горя и печалей, ходила, подняв гордо голову, улыбаясь, мылась каждый день в кадушке, вызывая презрительные насмешки китайцев, которые вот уж чего не могли понять, так это любви русских и евреев к мытью, от которого никакой нет пользы, кроме вреда для организма. Из русского мытья китайцы признавали одну только баню, но ведь это и не мытье вовсе, а процедура, полезная для здоровья, прочищающая все меридианы, чтобы энергия ци вольно ходила-текла по каналам цзин-ло, чтобы все органы функционировали нормально.

Вот такой-то, улыбающейся и с гордо поднятой головой, увидел однажды Бейлу старый китаец Ма Фань, он же Миша. Бейла ему сразу понравилась — статью, молодостью, терпением. Вот только глаза у нее были грустные, ну, да кто же смотрит женщине в глаза, есть в ней части тела поважнее — грудь, например. А грудь у Бейлы была такая, что ни одной китаянке и присниться не могла — большая, белая, пышная, гордыми холмами вздымалась над животом.

Разглядев эту грудь как следует, старый Ма Фань, пожелал стать ее хозяином. У него уже было две жены, однако для человека почтенного этого было маловато, да и финансы позволяли иметь больше. Ма Фань решил взять себе наложницу.

Сказано — сделано. Как-то вечером в воскресенье, когда вся почтенная семья Сы отдыхала, сидя за столиком на улице, а Бейла начищала полы в фанзе, которые, впрочем, из-за дыма быстро становились положенного серого цвета, Ма Фань важной походкой вошел во двор. Слуга за спиной его нес в красном пакете небольшие подарки хозяевам: рассыпные сигареты, сладости няньгао и пахучее вино эрготоу.

Подарки, как и положено, тут же спрятали в доме, а Ма Фаня приняли с традиционным китайским гостеприимством.

Поговорили, как водится среди вежливых людей, о погоде, о видах на урожай, Ма Фань похвалил свиней семейства за жирный и упитанный вид, Сы Жу сделал ответный комплимент внешности почтенного гостя.

Затем подчеркнуто небрежным тоном Ма Фань заговорил о том, что хотел бы взять себе в дом служанку, нет ли у них кого на примете? Хозяева, тут же смекнувшие, на что гость намекает, сделали, однако, вид, что вовсе не понимают, о чем он говорит. По извечной китайской привычке ходили вокруг да около час или два, наконец Ма Фань спросил напрямую, не хотят ли они продать ему свою невестку, Бейлу. Конечно, много дать он за нее не может, она ведь не китаянка, но, так и быть, готов избавить семейство Сы от лишнего рта.

Сы Жу на это отвечал в хитром китайском духе, что, дескать, они бы не против, однако Бейла — еврейская девушка и родичи ее могут быть недовольны, если они продадут ее в простые служанки.

— Ну а в наложницы? — спросил Ма Фань.

В наложницы, конечно, другое дело, отвечал ему Сы Жу, но ведь наложница — это не работница и за нее надо платить совсем другие деньги.

— Так ведь вам от нее никакой пользы, — возразил Ма Фань. — Ведь она порожняя, и детей у нее не будет.

— Тогда вам она зачем? — спросил, в свою очередь, Сы Жу.

— Для развлечений, — отвечал Ма Фань, — наследники у меня уже есть.

Тут почтенная китайская матушка, все это время молчавшая, мудро заметила, что развлечение — это такая вещь, за которую надо платить дороже всего. Ма Фань не возражал и начался торг.

Все время, пока отец его торговался, Сы Ша глядел в сторону, как будто дело его вовсе не касалось. Но едва отец и покупатель сошлись в окончательной цифре, Сы Ша внезапно возвысил голос.

— Бейла — моя единственная и любимая жена, — заявил он. — И я не позволю, чтобы ее продавали за какие-то жалкие сто рублей.

— Сколько же вы хотите? — спросил его Ма Фань, который покраснел от ярости, потому что считал, что девушка у него уже в кармане.

— Не меньше ста пятидесяти! — отрезал Сы Ша.

Конечно, цена эта была запредельной, и после получаса торга Ма Фаню удалось сбросить ее до приемлемой — ста тринадцати рублей плюс два цзиня рассыпных сигарет. После чего обе стороны с удовольствием ударили по рукам.

Когда Бейла вышла во двор, она вдруг увидела, что все смотрят на нее, вся семья, как в первый день, когда она пришла — с интересом и удовлетворением. Но, кроме почтенной семьи Ша сидел здесь еще один китаец — она пару раз видела его на другом конце деревни, когда ходила туда по делу. Китаец этот, Ма Фань, смотрел на нее и как-то плотоядно улыбался, глаза-щелочки так и светились внутренним смехом.

— Вот Ма-сяньшэн, — сказал невестке Сы Жу, — он теперь твой господин, будешь жить у него в доме.

— И во всем его слушаться, — добавила матушка.

Бейла гордо вскинула голову.

— С какой стати я стану жить у него?

— С такой, что мы тебя продали, — объяснил ей Сы Жу. — Ты теперь будешь у него жить, будешь третьей женой.

На щеках у Бейлы вспыхнул кровавой зарей румянец. Глаза ее потемнели от гнева. Она повернула голову к Саше, который, зевая, разглядывал дремучий лес на горизонте.

— А ты что скажешь, муж мой и господин?!

Саша зевнул еще раз, покосился на нее и ответил:

— Я не муж тебе больше… Вот твой господин.

После чего встал и, потягиваясь и разминая затекшие плечи, двинулся к дому. Она смотрела ему вслед взглядом отчаянным, взглядом погибающей лани. Но когда он скрылся в доме, свет потух в ее глазах, голова опустилась, она скорчилась, словно состарилась на тридцать лет.

— Ничего, — сказал ей Ма Фань ласково, кладя руку ей на плечо, поближе к белой и пышной груди, — будешь слушаться, я тебя не обижу. Идем со мной…

— Я не пойду, — вдруг сказала Бейла.

Сы Жу оторвал взгляд от денег, которые лежали легкой горкой на столе и слегка пошевеливались от вечернего ветра, дующего из лесу, с изумлением посмотрел на Бейлу.