Книга Мистика русского православия - Роман Багдасаров

Ничего удивительного: несмотря на то что военное сословие может являться важной частью общества, последнее никогда не отождествится с армией, а следовательно, вступает в противоречие с

Казацкое знамя. 1651

принципом самоорганизации воинства. Свободные воины, даже поступив к правителю на службу, вызывают у обывателя естественное желание держаться от них подальше. Как подмечено в «Слове Даниила Заточника» (XII–XIII вв.): «Не имей себе двора близ княжа двора и не держи села близ княжа села: тивун бо его аки огнь и рядовичи52 его аки искры: аще от огня устеречися, но от искор не можеши устеречися».

Запорожская Сичь (укр. Запорозька Cin) внешне противостояла разного рода государствам и внутренне отвергала принципы «мирной жизни». В конечном итоге это единственное в своем роде казачье войско так и не сумело найти подходящий «отсек» на ковчеге Российской империи, где сгрудились, казалось, каждой твари по паре. Сичь была отторгнута и уничтожена, а количество казачьих войск (одиннадцать) так и не достигло двенадцати — числа, необходимого для универсума Священного Царства53.

Гилея

Земля, приютившая казаков, считалась не только «прекраснейшей в Европе» по плодородности, но издавна порождала множество легенд. Низовья Днепра и Великий Луг к востоку от реки отождествляли с Гилеей — местом выпаса диких кобылиц. Согласно Геродоту, здесь Геракл и змеедева Ехидна зачали скифский род — лучших всадников, которых знала Эллада. О своем наследовании «скифославянским вождям» напоминал крымскому хану кошевой атаман Иван Сирко в письме от 23.09.1675 года.

Скифия занимала в греко-римской географии полярно противоположное Египту место: если благоденствие последнего определялось водой, направлявшейся людьми, то жизнь сарматских степей зависела от атмосферной и дождевой влаги, находившейся в ведении богов. Нижнее Поднепровье было загадочной областью, из послания царя сколотое Иданфирса Дарию: «У нас есть могилы предков: вот попробуйте разыскать их и разорить». Именно там, где с 1652 по 1709 год располагалась Чертомлыцкая Сичь, археологи обнаружили царские курганы скифов. Рядом шумели священные дубы «Варяжского острова»54 Хортицы, под которым дружинники-росы кидали петушиный жребий55, отправляясь на моноксилах56 в Константинополь.

Христианство добавило новые штрихи к классическому образу Нижнего Поднепровья. Запорожцы стали именовать свой край обетованной Палестиной, «дуже гарною, квитнучею и изобилующею» [так. — Р.Б.], раем Божьим на земле, а город Самарь, например, — «истинно новым и богатым Иерусалимом». Московский царь Иван Грозный напоминал Великому князю Литовскому в апреле 1560 года, что «Днепр под Крымом — Божий, а не королев». Удивительно, как возникновение на этой территории казачьего войска под началом Дмитрия Вишневецкого а.к. а «Байды» не вызвало нареканий со стороны известного блюстителя «прародительского» достояния? Кажется,

«Пекло» на пороге Ненасытец. Фотография. Первая половина XX в.

Грозный, в отличие от пришедших следом Романовых, умел находить общий язык с «баловнями-казаками», не ущемляя их свободы. Преследуя свою корысть, он сваливал на них все неприятные инциденты на границах с соседями-соперниками («те люди как вам тати, так нам тати и розбоиники. И на лихо их нихто не учит»), однако явно не спешил навести порядок: «.. лихих где нет?» Что правда, то правда.

«Грабунки» как христианская заслуга

Защита европейского порубежья от турецко-крымской экспансии явилась внешним предлогом для протежирования Запорожского казачества со стороны правительств Стефана Батория и Ивана IV. Идея рыцарского католического ордена была весьма популярна среди польской шляхты в XV–XVI веках, а в православной Московии аналогичный проект воплотился даже с большим размахом. Однако Опричное войско или скромный орден Святого Лазаря нельзя назвать предшественниками Коша. Ведь ни религиозная война с мусульманством, ни, тем более, защита монаршего трона не определяли его политики.

_191

Запорожцы с равным успехом совершали вылазки в Крым и на побережье Турции, а затем обрушивались на польское панство и дома подвластных ему холопов. А из-за набегов запорожцев на Россию, Галичину, Молдавию или Полесье страдала прежде всего православная паства.

И все же казацкие «грабунки»57 объективно подрывали турецкую экономику на завоеванных землях Подунавья и Северного Причерноморья, которые служили продовольственной базой для Блистательной Порты. Как замечает Сергей Лепьявко, «они были эффективным способом борьбы против извечного “неприятеля Святого Креста”».

С другой стороны, когда казаки прикрывали «свой недостаток и наготу» имуществом магнатов, это отнюдь не свидетельствовало об их жажде социальной справедливости, просто дворы крупных землевладельцев были полнее укомплектованы «заслуженным жолдом». Финансовые операции, связанные с отмыванием «козацкого хлеба», составляли часть теневой экономики и редко проходили по документам.

Проще всего, казалось бы, видеть в Запорожье антигосударственное, криминогенное начало, — социального паразита. Но внутренние причины создания Войска при этом никак не проясняются. Почему, например, при крайне нестабильной политической ориентации и явном несоблюдении мирского законодательства запорожцы упорно именовали себя «честными лыцарями», «кавалерами», открещиваясь от стереотипа «лихих людей», гайдуков? Как совместить импонирующий нам до сих пор идеал средневекового рыцарства со столь неожиданной самоидентификацией тех, кого императрица Екатерина Алексеевна заклеймила «вредным скопищем под собственным своим неистовым управлением»?