Книга История Японии. Между Китаем и Тихим океаном - Даниель Елисеефф

Успех им в большой мере принесло умелое использование бесспорно драматических, но частных случаев — они никогда не упускали возможности подлить масла в огонь. Так, в марте 1920 г. у них неожиданно появился предлог расширить японское присутствие на континенте: жители Николаевска (не путать с украинским портом) перебили японцев; Япония немедленно послала дополнительные подкрепления своим войскам в Сибири. Не заставила себя ждать реакция мирового сообщества: Вашингтонская конференция по разоружению и защите целостности Китая (ноябрь 1921 — февраль 1922) постановила, что Япония должна немедленно эвакуировать Шаньдун и может сохранить лишь те права, которые за ней признаны, — на Цзинаньскую железную дорогу.

Японское правительство должно было бы подчиниться, потому что недавно, в 1920 г., страна вступила в Лигу Наций, но оно сделало вид, что ничего не слышит, в то время как насилие все больше распространялось по территории самого архипелага: в 1921 г. был убит тогдашний премьер-министр Хара Кэй. Военные упрекали этого великого лидера партии современной и промышленной Японии в том, что он больше отстаивает интересы штатских, чем интересы армии.

В довершение несчастий скоро обнаружилось, что у нового императора, царствование которого было названо эрой Тайсё (1912–1926), после крайне тяжело перенесенного менингита начались серьезные осложнения. Самые недовольные выражались прямо: император сошел с ума, и при режиме, теоретически даровавшем суверену активную роль, какой он прежде почти никогда не имел, это было очень плохо. Вокруг его сына, Хирохито (будущего императора эры Сева, 1926–1989), приобретавшего в противовес императору все больше влияния, группировались клики и фракции; в конечном счете в 1921 г. его назначили регентом, что создало исключительную ситуацию — отец был помещен под опеку сына.

Простых граждан — или подданных — все это более, чем когда-либо, убеждало в необходимости развивать сильные партии. Против правого фланга возник левый, материализовавшись в 1922 г. в виде коммунистической партии Японии, в то время как в июле 1923 г. правительство официально признало режим Советов в России. Фактически представители крайних позиций становились все радикальнее. В то время было не до тонкого равновесия. Всё было жестоким: империалистическая лихорадка, экономический кризис, соперничество за преобладание в Китае, казавшемся спелым плодом, который можно сорвать, и даже японская почва — 1 сентября 1923 г. сильнейшее за несколько веков землетрясение сравняло Токио с землей. Среди тысяч погибших людей и гектаров сгоревших деревянных домов остались стоять только каменные и кирпичные здания, которые дали городу люди эпохи Мэйдзи, — центральный вокзал, почта и новый «Мост Японии» (Нихонбаси), построенный по образцу тогдашних парижских мостов — с перилами и фонарями из кованого железа — и заменивший старый деревянный горбатый мост, который в эпоху Эдо служил началом дороги Токайдо. Это поразило людей, представившись драматическим символом: более, чем когда-либо, выживание теперь зависело от модернизации и от приспособления к западным образцам.

Тем не менее это не значило, что Япония готова утратить свою душу; но, поскольку опасность была вполне реальной, самые активные политики того времени решили искать спасения в чрезмерном национализме.

Экспансия в Азии

Вторжение в Маньчжурию

Этот ультранационализм эры Сева продолжал и развивал государственные принципы эры Мэйдзи. Но мало-помалу он принял оригинальную форму: на смену государственному национализму пришло мощное народное движение, враждебно относящееся прежде всего, с начала 1930-х годов, к англосаксонским политическим играм.

21 сентября 1931 г. японские войска вступили в Маньчжурию и Япония приготовилась к «тотальной войне», так как, казалось, никакой другой сценарий развития не будет лучше соответствовать ее интересам. С тех пор правителям архипелага представлялось жизненно важным закрепиться в Маньчжурии; после провозглашения этого принципа уже годились все средства. Было бы ошибкой по-прежнему считать, что истоки японского империализма тех лет коренятся в остатках старинного феодального мышления. На самом деле настоящими опорами для него были институты, созданные по образцу западных, современная и бурно растущая промышленность, развивающаяся массовая культура, неоспоримый политически й плюрализм и социальная организация, уже не имевшая ничего общего с социальной организацией эпохи Эдо.

Чрезвычайно широкую рекламу Гуаньдунской [Квантунской] армии и ее продвижению в Маньчжурию сделала пресса: ряд сенсаций во время этого продвижения привлек внимание печатных средств массовой информации и радио. Японцев внезапно охватила мечта о колониях, как это случилось два-три поколения тому назад с европейцами.

К тому же как никогда прежде выгодной для Японии была внутренняя ситуация в Китае: столкновения между военными вождями и прежде всего борьба Цзян Цзеши (Чан Кайши) с коммунистами настолько сковали силы республики, рассеянные на площади размером с Европу, что вторжение на Северо-Востоке было воспринято как что-то не очень важное. Еще хуже для китайцев и лучше для японцев было то, что многие военные вожди, как, например, Чжан Сюэлян, своей силой по большей части были обязаны субсидиям, которые более или менее тайно давали им японцы, которые вели свою игру в Китае, равно как немцы или британцы: все они платили своим генералам за смену союзника или измену друзьям.

8-10 ноября 1931 г. японцы даже посмели похитить бывшего императора Пу И: они хотели сделать его сувереном нового государства, которое мечтали создать в Северо-Восточном Китае, — Маньчжоу-го.

Маньчжоу-го

Менее чем через два месяца, 3 января 1932 г., генерал Чжан Сюэлян эвакуировал Маньчжурию, освободив для них место: сколь бы спорной ни представлялась легитимность его власти, это было всё, что оставалось от китайского республиканского суверенитета, настолько незаметного, что часто казалось — он существует только в головах идеологов. По уходе Чжан Сюэляна ни одна сила, кроме индивидуального и народного сопротивления, уже не могла сдерживать японские аппетиты, которым служила чрезвычайно хорошо снабжаемая армия. Лига Наций тотчас поняла, какая игра ведется, и так взволновалась, что направила сюда комиссию; но разве могли члены комиссии что-то сделать в ситуации, которая на месте изменялась в сто раз быстрее, чем могли предвидеть женевские инстанции?

После ряда насилий в Шанхае с 24 января по март 1932 г. японцы сделали вид, что отводят войска в пределы уступленных им территорий. Однако китайцы не разоружились, как ожидали японцы: 29 апреля был убит главнокомандующий японских войск. Это произошло ровно через десять дней после того, как 20 апреля 1932 г. в Китай прибыла комиссия Лиги Наций. Она осталась там до 4 июня, но ее роль ограничилась констатацией масштаба катастрофы.

В 1932–1936 гг. японское общественное мнение понемногу привыкло к мысли, что надо перевооружаться, чтобы компенсировать нежелание англосаксов сотрудничать в деле защиты интересов Японии в северной зоне Китая. К тому же в стране начался демографический рост, но экономический за ним не последовал. Создание Маньчжоу-го давало надежду, вскоре признанную единственной; если посмотреть на этот план с такой точки зрения, он изначально оказывается не настолько воинственным, каким выглядел, хотя и не утрачивает своей империалистической природы. Говорили, что Маньчжоу-го, образованное на границах Кореи и Советского Союза, включит в себя «три провинции» Северо-Восточного Китая (Хэйлунцзян, Цзилинь, Ляонин). Это странное государство, одновременно китайское, маньчжурское и японское, на самом деле было создано в 1932 г., а потом, с 1934 по 1945 гг., возведено в ранг империи. Его признали державы «оси» и даже Ватикан. Время еще не утихомирило страсти: это хорошо известно историкам, которых сегодня, едва они пытаются распутать этот клубок, тут же втягивают в дебаты о современности, очень далекие от тех фактов, которые они хотят установить, и суждений, которые они стараются составить.