Книга Американха - Нгози Адичи Чимаманда

— А вам, Ифемелу? — спросила Кимберли. — Я понимаю, что коверкаю ваше имя, но оно и впрямь такое красивое. Очень красивое.

— Нет, вы произнесли его верно. Мне, если можно, воды или апельсинового сока.

Ифемелу позже осознает, что Кимберли употребляет слово «красивый» в особом смысле. «У меня встреча с красивой подругой из аспирантуры», — говаривала Кимберли, или: «Мы с этой красивой женщиной работаем над проектом в малоимущей части города». И всякий раз женщины, которых она упоминала, оказывались довольно обыденными внешне, но всегда черными. Однажды, в ту же зиму, когда Ифемелу с Кимберли сидели за обширным кухонным столом, пили чай и ждали, когда детей привезут от бабушки, Кимберли сказала:

— Ой, вы посмотрите на эту красивую женщину. — И показала на невыразительную модель в журнале, отличительной чертой которой была лишь ее очень темная кожа. — Ослепительная, верно?

— Нет. — Ифемелу примолкла. — Вообще-то можно просто сказать «черная». Не любой черный человек — красавец.

Кимберли опешила, на лице у нее возникло нечто бессловесное, однако затем она улыбнулась, и Ифемелу подумала, что именно сейчас они стали взаправду подругами. Но в тот первый день Кимберли ей понравилась — ее ломкая красота, ее глаза с лиловым оттенком, и сколько в них того, что Обинзе произносил применительно к людям, которые ему нравились, — оби оча. Чистое сердце. Кимберли задавала Ифемелу вопросы о ее опыте работы с детьми, слушала внимательно, словно хотела услышать то, что останется недосказанным.

— Она не проходила курс оказания первой неотложной помощи, Ким, — сказала Лора, и Кимберли повернулась к Ифемелу:

— Вы готовы пройти этот курс? Это очень важно, если собираетесь ухаживать за детьми.

— Готова.

— Гиника говорила, что вы уехали из Нигерии, потому что университетские преподаватели вечно бастуют? — спросила Кимберли.

— Да.

Лора знающе кивнула:

— Ужасно это — что в африканских странах происходит.

— Как вам Америка пока? — спросила Кимберли.

Ифемелу рассказала ей о головокружении, какое случилось с ней, когда она впервые оказалась в супермаркете: в отделе с кукурузными хлопьями хотела взять те, которые привыкла есть дома, но внезапно обнаружила сотню разных коробок, вихрь цветов и картинок, едва поборола дурноту. Ифемелу рассказала эту историю, потому что считала ее забавной — и она безобидно потакала американскому эго.

Лора хохотнула.

— Воображаю, как тут голова кругом может пойти!

— Да, в этой стране и впрямь сплошная чрезмерность, — сказала Кимберли. — Я уверена, у вас дома питаются экологичной едой и овощами, но увидите — тут по-другому.

— Если б она питалась у себя в Нигерии экологичными овощами, чего б ей было ехать в Штаты? — спросила Лора. В детстве Лора, должно быть, играла роль старшей сестры, разоблачавшей глупость младшей, всегда по-доброму, по-хорошему и желательно в кругу взрослых родственников.

— Ну, пусть даже у них совсем немного еды — я о том, что, вероятно, это все сплошь экологичные овощи, не франкенпища, которая у нас тут, — отозвалась Кимберли. Ифемелу ощутила, как пространство между сестрами пронизали колючие шипы.

— Ты ей не рассказала про телевизор, — продолжила Лора. Повернулась к Ифемелу: — Дети Ким допущены до телевизора под присмотром, только Пи-би-эс.[108] Поэтому, если вас наймут, вам необходимо полностью присутствовать и следить за тем, что происходит, особенно с Морган.

— Ладно.

— У меня нет няни, — сказала Лора, и это ее «у меня» полыхнуло праведностью. — Я — мама на полной ставке, с полным включением. Думала, вернусь работать, когда Афине исполнилось два, но не смогла ее отпустить. Ким тоже с полным включением, но иногда бывает занята — у нее чудесная благотворительная работа, а я вечно хлопочу о няньках. Последняя, Марта, была чудесная, но мы все гадали: та, которая была до Марты, как ее звать-то, позволила Морган, кажется, смотреть неподобающие сериалы. Сама я с ребенком телевидение не допускаю. Считаю, там слишком много насилия. Может, разрешу кое-какие мультики, когда она постарше станет.

— Но и в мультиках же есть насилие, — сказала Ифемелу.

У Лоры сделался раздраженный вид.

— Это мультики. Детей травмирует действительность.

Гиника глянула на Ифемелу, нахмуренный лоб намекнул: оставь эту тему. В начальной школе Ифемелу наблюдала, как расстрельный взвод казнит Лоренса Анини,[109] ее зачаровывали легенды вокруг его вооруженных ограблений, как он писал предупреждающие письма в газеты, кормил бедняков тем, что украл, растворялся в воздухе, когда приезжала полиция. Мама тогда сказала: «Уйди, это не для детей», но не от души, после того, как Ифемелу все равно уже увидела почти всю перестрелку, тело Анини, грубо привязанное к шесту, дергалось, когда пули попадали в него, а потом обвисло на перекрестье веревок. Ифемелу вспомнила сейчас, до чего завораживающим — и до чего обыденным — это казалось.

— Давайте покажу вам дом, Ифемелу, — сказала Кимберли. — Правильно произнесла?

Они отправились гулять по комнатам: дочкина — с розовыми стенами и покрывалом в рюшках, сына — с барабанной установкой, детская — с пианино, полированная деревянная крышка заставлена семейными фотографиями.

— Это мы в Индии, — сказала Кимберли. Семья стояла у пустой таратайки рикши, в футболках, у Кимберли золотые волосы собраны на затылке, рядом высокий худощавый муж, маленький белокурый сын и рыжая дочка постарше, у всех бутылочки с водой, все улыбаются. Они улыбались на всех фотоснимках — под парусом, в пеших походах, в туристических местах — и обнимались, непринужденные, белозубые. Напомнили Ифемелу телевизионную рекламу — людей, чьи жизни протекают в постоянном выигрышном свете, чьи оплошности все равно эстетически привлекательны.

— Мы встречали людей, у которых нет ничего, совершенно ничего, но они были такие счастливые, — сказала Кимберли. Из столпившихся на пианино снимков выбрала один, из задних рядов: ее дочь с двумя индианками, кожа темная, обветренная, улыбки — с недостающими зубами. — Такие они были чудесные, эти женщины, — добавила она.

Ифемелу позже выяснила и это: для Кимберли бедняки всегда неповинны. Бедность — сверкающая штука: у Кимберли не умещалось в голове, что бедняки бывают жестоки или злы, поскольку бедность сделала их святыми, и величайшие из них — заграничные бедняки.

— Морган обожает вот это — коренные американцы делают. А Тейлор говорит, она страшная! — Кимберли показала на маленькую фигурку среди фотографий.