Книга Грешница - Петра Хаммесфар

– Что за бред? – возмутилась Кора. – Ни на что такое я не намекала. Или вы хотите сказать, будто я утверждала, что надо мной надругались?

Шеф усмехнулся:

– Вы на это намекнули.

Он попросил ее прослушать отрывок разговора, конечно же, только при условии, что она это выдержит.

– Как вам угодно, – произнесла Кора. – Я чувствую себя так, как и положено в моем положении.

Шеф включил магнитофон, и она услышала собственный лепет: «Он бил ее до тех пор, пока она не умерла. Я услышала, как хрустнули ее ребра».

– Господи, – воскликнула Кора, – звучит ужасно! Можно подумать, что я была не в себе. Однако вы здорово на меня надавили, этого вы не можете отрицать. Врач, которого вы мне навязали, сказал, что я находилась под сильным эмоциональным давлением. Поэтому и сорвалась. Спросите у него, если мне не верите. Или у господина Берренрата, он тоже это слышал. Но не волнуйтесь, я не стану подавать на вас жалобу. Вы выполняли свои обязанности, я понимаю.

Рудольф Гровиан кивнул, бросив неопределенный взгляд на Вернера Хоса. Это была просьба о помощи или приказ молчать – что в данном случае было одно и то же. Глубоко вздохнув, Рудольф попытался оценить состояние Коры. На первый взгляд она была в ясном уме. И, если захочет, сможет избавить его от большого количества работы. Ей достаточно лишь назвать имя девушки, которую взял с собой толстяк.

Рудольф действовал очень осторожно, сказал, что понимает причину, по которой она отказалась от собственных слов: страх перед тем, что придется снова говорить об ужасных вещах.

Кора насмешливо скривилась:

– Ни черта вы не понимаете. У толстяка не было девушки. Девушки клевали на Джонни. Толстяк же всякий раз плелся за ними, как собачка, которой разрешают только кости понюхать.

– Значит, Джонни все же существовал, – уточнил Рудольф Гровиан.

– Конечно. Но не для меня. На меня он не обращал внимания.

Рудольф произнес с отеческим укором:

– Госпожа Бендер, ваша тетя сказала…

Больше он не успел произнести ни слова.

– Да оставьте вы меня в покое со всей этой чепухой! Маргрет ничего не знает! Разве она при этом присутствовала? Забудьте этот бред. Послушайте лучше первую пленку, и тогда вы получите правдивые ответы. Вчера я видела Георга Франкенберга впервые в жизни. Я слышала, как мужчина, который был вместе с ним, говорил о нем, поэтому и смогла рассказать вам кое-что о музыке и подвале.

– Нет, – возразил Рудольф. – Вы много лет назад говорили о подвале, видели его во сне. И ваша тетя действительно при этом присутствовала. Прошлой ночью вы упали в обморок не потому, что я на вас надавил. Нет, я, конечно, надавил на вас, не отрицаю. Но в обморок вы упали по другой причине. Вы вспомнили о подвале. Кричали, что не вынесете этого, что я обязан вам помочь. Я хочу вам помочь, госпожа Бендер. Но вы должны сделать шаг мне навстречу. Ваша тетя сказала…

Кора надула губы и стала кивать головой. При этом она усмехалась и из-за синяков на лице казалась еще более беззащитной.

– Я могла бы порассказать вам о своей тете много интересного. Она позволила себе кое-что, полагаю, это называется кражей. И вы ни за что не угадаете, что она украла. Маргрет солгала вам, так же, как и я, можете мне поверить. Она не может позволить себе сказать вам правду. Но оставим это, я никого не хочу втягивать в это дерьмо. Ну, снились мне кошмары, когда я жила у нее, это правда. Но они не имели к Георгу Франкенбергу никакого отношения. Мне снилось совсем другое.

– Знаю, – произнес Рудольф, – бараны, свиньи и тигры. А также черви и тому подобное. Не нужно обладать богатой фантазией, чтобы это интерпретировать. Мне это кажется похожим на изнасилование.

Почему он решил подсказать ей это слово, Рудольф Гровиан не смог бы никому объяснить. Он тут же поймал недоумевающий взгляд Вернера Хоса.

Кора рассмеялась.

– Изнасилование? Кто это вам нашептал? Маргрет? – Она кивнула и снова усмехнулась, на этот раз презрительно. – А кто же еще? Какая досада, что она вам это сказала. Лучше бы она посоветовалась со мной, вот я бы вам порассказала! И тогда я показалась бы вам сущим ягненочком.

Маргрет часто говорила, что несмотря ни на что я все же вышла в люди. Возможно, для нее это именно так и выглядело. Но это был не мой путь, это была пробная трасса. Грешить сознательно! И смотреть, что будет. Играть жизнью Магдалины, словно ее смерть – всего лишь мячик, перелетающий из руки в руку. Некоторое время все так и было – просто острые ощущения. А потом вошло в привычку.

Все началось с малого. Со сна о волке, во время которого я мочилась в постель. Во время которого я не переставала желать, чтобы он пришел снова. Потому что он освобождал меня, хотя бы на краткое время, ночью. И волк возвращался. Целый год, почти каждую ночь. Иногда ближе к вечеру я пробиралась к Грит и умоляла дать мне конфету или кусок пирога, который торопливо съедала. А затем, вернувшись домой, наблюдала за Магдалиной. Ее состояние ни разу не изменилось. Итак, мелкие грехи убить ее не могли.

Я и не хотела ее убивать, правда, не хотела, хоть она и была для меня обузой. Сестра навязывала мне жизнь, которую я не хотела вести. Зато хотела повторить опыт с платком и мокрыми ногами Спасителя. Я могла бы сделать для Магдалины больше, чем просто разговаривать с ней или читать ей Библию.

Думаю, я начала любить свою сестру. А то, что я выпрашивала сладости у Грит… Возможно, я просто хотела доказать себе, что могу отчаянно грешить, и это никак не повлияет на самочувствие Магдалины. Если когда-нибудь черти будут рвать мою плоть калеными щипцами, это будут уже мои проблемы.

А потом, однажды, я нашла на улице марку. Мне было одиннадцать, я уже окончила начальную школу. У меня никогда не было карманных денег. Другим девочкам из моего класса по воскресеньям родители всегда давали мелочь, и по понедельникам после школы они шли в маленький магазинчик и покупали себе птичье молоко, жевательные конфеты или мороженое на палочке. Я же не могла пойти в магазин.

Это было утром, по пути в школу: я увидела лежащую на земле монету. Я знала, что могу поднять ее, но должна буду отдать. И я ее подобрала. На большой перемене я ушла из школы, хоть это и было запрещено. Я купила в магазине мороженое, а когда учительница спросила меня, где я была, солгала, что мне нужно было заказать свечи для мамы. Все это вместе, наверное, можно было приравнять к смертному греху.

В обед я побрела домой. Мне было очень страшно. Утром Магдалине было плохо, а я… Ах, не знаю, несмотря на то, что я была уже не маленькой, несмотря на то, что мне не хотелось верить в это и некоторые люди говорили мне, что моя мама не в своем уме, я все еще почему-то ей верила.

Это неискоренимо. Нет доказательств «за» или «против». Некоторые люди верят, что их будут преследовать неудачи, если они пройдут под лестницей. Или что случится несчастье, если дорогу перебежит черная кошка. Они ухитряются каким-то образом обходить лестницы. А встретив черную кошку, разворачиваются и идут в другую сторону…